В поисках вымышленного царства

Подозрительность и злоба отмечены также в эпизоде с Хулан, когда верный и заслуженный Ная попал на пытку и чуть было не лишился жизни из-за необоснованного и несправедливого подозрения в прелюбодеянии с ханшей (197).

Злоба и мстительность Чингиса специально отмечены автором в описании ссоры с джуркинцами на пиру, когда пьяную драку он раздул в распрю (130–132), а последующая расправа с Бури-Боко, единственным подлинным богатырем, своим вероломством шокирует даже самого автора, привыкшего к эксцессам. Этот эпизод передан сухо, сдержанно и брезгливо (140).

Даже женщины — ханши — чувствуют, согласно «Тайной истории», отвращение к личности героя повествования. Пленная Есугань, став ханшей, ищет предлог уступить свое место и подсовывает мужу свою сестру, а эта последняя, волей-неволей мирясь со своим высоким положением, продолжает тосковать о своем женихе, нищем изгнаннике (155, 156), которого Чингис, опознав, казнит без всякого повода или обвинения.

Все это могло быть в действительности, но интересно, что автор старательно собрал и записал сплетни ханской ставки, тогда как более важные события им опущены.

В отношении военных действий Тэмуджин, по «Тайной истории», не проявляет талантов. Контрнабег на меркитов дело рук Джамухи и Ванхана (113), битва при Далан-балчжутах была проиграна, битва при Койтене получила благоприятный оборот лишь вследствие распада античингисовской конфедерации; разгром кераитов осуществил Чаурхан: диспозицию разгрома найманов составил Додай-черби (193), а провели ее Джэбэ, Хубилай, Джельмэ и Субэтэй.

Становится совершенно непонятно, как такой человек, бездарный, злой, мстительный, трусливый, мог основать из ничего мировую империю. Но рассмотрим его вторую ипостась.

Прежде всего автор — патриот, и успехи монгольского оружия всегда ему импонируют. Травля меркитов, поголовное истребление татар, обращение в рабство кераитов и найманов он рассматривает как подвиги, и тут Чингисхан получает все то почтение, в котором было отказано Тэмуджину. После битвы при Койтене Чингис выступает с наилучшей стороны: благодарный к Джельмэ и Сорган-Шире, рассудительный по отношению к Джэбэ. Законодательные его мероприятия состоят главным образом из благодеяний и наград офицерскому составу армии. Чингисхан внимательно прислушивается к увещеваниям своих генералов и сообразует решения с их мнением (260). Однако нетрудно заметить, что симпатии автора принадлежат скорее благодетельствуемым офицерам, чем их благодетелю. При описании армии автор впадает в патетический, даже экзальтированный тон (195).

Воззрения автора на Чингисхана, героя и вождя, вполне выражены словами: «Итак, он поставил нойонами-тысячниками людей, которые вместе с ним трудились и вместе созидали государство» (224). Автор тщательно отмечает, за какие подвиги даются те или иные милости, причем он не ленится повторить описание заслуги. В патетическом описании монгольской армии, вложенном в уста Джамухи, на первом месте поставлены «четыре пса»: Джэбэ с Хубилаем да Джельмэ с Субэтэем; на втором — ударные полки Уруд и Манхуд, а хан и его братья — на третьем, причем автор находит слова похвалы для всех, кроме Тэмуджина, о котором сказано лишь, что на нем хороший панцирь.

Любимый герой автора — Субэтэй-баатур. В уста Чингисхана вложен целый панегирик Субэтэю: «Если бы к небу поднялись бежавшие меркитские княжичи, то разве ты, Субэтэй, не настиг бы их, обернувшись соколом, летя как на крыльях. Если б они, обернувшись тарбаганами, даже и в землю зарылись когтями своими, разве ты, Субэтэй, не поймаешь их, обернувшись пешнею, ударяя и нащупывая. Если б они в море уплыли, обернувшись рыбами, разве ты, Субэтэй, не изловишь их, обернувшись неводом и ловя их» (199). Другие нойоны тоже упоминаются автором, но в не столь восторженном тоне и в общих перечислениях награжденных, тогда как Субэтэй упомянут еще как победитель русских (277). Вообще к боевым офицерам автор явно неравнодушен, и даже в числе четырех преступлений Угедея поставлено тайное убийство Дохолху, простого офицера (чербия), но «который всегда шел впереди всех перед очами своего государя» (281).

Итак, можно констатировать, что автор приемлет хана постольку, поскольку его приемлет армия, но это еще не все.

Автор подчеркивает верность «природному государю» как положительное качество, безотносительно вреду или пользе, которую оно приносит делу хана.

Чингис казнит нукеров Джамухи, предавших своего князя, и Кокочу, конюшего Сангума, бросившего своего господина в пустыне, и, наоборот, награждает Ная и Хаадах-баатура за верность его врагам, но их «природным государям». Тут по существу проповедь солдатской верности знамени и вождю, возведенная в религиозно-этический принцип, так как учитывается только преданность в бою, а отнюдь не в мирное время. Идеология автора дает ретроспективное искажение описываемых событий. Но нам пока важно установить, что положительная трактовка Чингисхана связана, в глазах автора, с последовательным служением собственному войску, а отрицательная — с его личными качествами.