В полночь на вилле «Линда»

Макс Бергсон весело следил за розовеньким Паулем - он чувствовал себя сегодня более сильным, чем Пауль, и потому аргументы Пауля не раздражали его. Пауль Шмидт - великий математик, но в политике он так же беспомощен, как и он, Макс Бергсон. «Ученым легко договориться». Разве все ученые похожи друг на друга? Макс Бергсон не забыл циничное заявление создателя водородной бомбы Эдварда Теллера, сделанное им на процессе профессора Опенгеймера: «Я думаю, - сказал Теллер, - что людей влечет к пацифизму потому, что они не способны понять войну, как одну из возможных форм мирового развития». Попробуй, договорись с таким! Нет, все не так просто, как представляет себе дорогой Пауль.

Вслух Бергсон сказал примирительно:

- Ты, Пауль, всегда лучше меня разбирался в политике. Возможно, ты и прав.- Он поднялся с кресла и подошел к холодильнику. Открыл дверцу.- Тебе, как обычно, баварского пива?

- Спасибо, Макс. Уже пять лет, как я не пью пива. Печень.

Бергсон обернулся. Пауль наконец сел на стул, настольная лампа хорошо освещала его лицо - оно было вовсе не розовым, как считал Макс, а серовато-желтым. Да, Пауль тоже сдал. Они оба сдали. В сущности, шестьдесят пять - это достаточно много!

- Чего же ты выпьешь?

- Если можно, виноградного соку. Бергсон налил в стаканчики сок.

- Не надо больше ссориться, Пауль, - сказал Бергсон и поднял свой стаканчик.

- Не надо.

Они выпили - и рассмеялись. Сначала Пауль, за ним Бергсон.

Больше они не спорили. Они вспоминали молодость - Берлин, старика Планка и, конечно, Линду. Бергсон торжествовал. Десять лет он бился над линда-микроскопом, чтобы доказать Паулю, что тот неправ. Он рассказал о своем открытии.

…Если размеры предмета меньше, примерно, половины длины световой волны, говорил Бергсон, его нельзя разглядеть даже в самый сильный микроскоп. Вот почему для более мелких исследований используют микроскоп электронный. Из квантовой механики известно, что чем больше энергия движения частицы, тем короче длина ее волны. В электронном микроскопе луч света заменен пучком электронов такой энергии, что длина их волны меньше световой. А что, если в этом микроскопе обычный пучок электронов заменить пучком частиц, разогнанных в большом ускорителе до огромных энергий? Длины волн этих частиц и вовсе малы, и с их помощью можно надеяться проникнуть в самые головокружительные глубины материи.

Эту идею Бергсон и решил осуществить - и осуществил, используя свой ускоритель и линда-частицы. Ему удалось построить микроскоп, с помощью которого он может изучать электрон так, как если бы изучал нашу планету с высоты пятидесяти километров.

- Вот что такое линда-микроскоп,- заключил Бергсон.

Доктор Шмидт решительно поднялся со стула:

- Я должен все увидеть сам.

- Сейчас?

- Да. В конце концов, я не могу в таких вопросах верить тебе на слово.

- Что ж, пойдем, - сказал Бергсон. Настала минута, которую он ждал все последние десять лет. И хотя он и ликовал и волновался, внешне он был спокоен и сдержан, он был именно таким, каким его всегда привык видеть любимый ассистент Сэм Бридж.

3.

Бергсон ревниво огляделся. Высоко под потолком, спрятанные в специальные ниши, светили люминесцентные лампы. Окна были занавешены плотными шторами. Посреди зала возвышался полукруглый пластмассовый щит с большим матовым, как у телевизора, прямоугольным экраном, приборами, рычажками и кнопками. Бергсон удовлетворенно кивнул головой и показал Паулю на один из двух стульев перед экраном. Передвинув никелированный рычажок на щите, он включил микрофон. Громко, так что под потолком откликнулось эхо, приказал: - Внимание, всем! Начинаем опыт! Повторяю: внимание, опыт!

Он выключил микрофон и нажал красную кнопку. Экран беспокойно зарябил, и в зале медленно погас свет. «Сейчас Пауль Шмидт увидит то, что, кроме меня и Сэма Бриджа, не видел еще ни один смертный. Он поймет, что если его другу суждено остаться в памяти людей, он останется не создателем атомной бомбы». Так думал Макс Бергсон. Одновременно он думал и о том, что мысль эта почему-то не волнует его, как обычно. Он почувствовал, что им овладела апатия. Он как будто наблюдал себя со стороны - движения его были заученно-бесстрастными: вот он нагнулся, вот повернул ручку настройки, стал регулировать резкость.

Постепенно рябь на экране исчезла, и на светло-сером фоне его отчетливо проступило множество темных точек - они располагались ромбами, трапециями, неправильными многоугольниками. Бергсон вяло подумал, что Пауль переживает сейчас то, что когда-то пережил и он. В первый момент Паулю покажется, что он видит на экране небо с необычными темными созвездиями. Но уже в следующий миг он заметит, что «звезды» перемещаются, созвездия непрерывно меняют свои очертания, и тогда он сравнит увиденное со снежинками или, вернее, с пляшущими, мечущимися тенями от снежинок на белой глади сугроба под ночным уличным фонарем. И он поймет и скажет…

- Знаменитое броуновское движение, - сказал Пауль.