В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

― Вы простудитесь! ― слабо ахнула вслед ему Зина, но Роман, не раздумывая, с ходу кинулся в москворецкую пучину. Вынырнул и заскользил по воде сверкающей бабочкой. Мощный баттерфляй.

Пер по реке широкобедрый буксирчик, и команда одобрительно взирала на Романа, а он, покачавшись на крутых буксирчиковых волнах, рванул к берегу, на теплый песок, под теплое солнышко. Вода-то действительно холодная была. Зина слезла с одеяльца и закутала им синегубого армянина, а Дудаков уже подносил щедро наполненный стакан:

― Прими. В момент согреешься.

Роман принял и в момент согрелся. Дудаков и Сережа прикончили остатки и обреченно смотрели на пустую бутылку.

― На круг? ― спросил Сережа.

― А что делать? ― согласился Дудаков.

Натянув штаны, они пошли туда, где им станет еще лучше. Дудаков забеспокоился вдруг, обернулся и сурово предупредил свою спутницу:

― Зина, ты здесь не очень чтоб! Я скоро вернусь.

― Иди, иди, раз душа просит! ― ворчливо отозвалась Зина и посмотрела, как Дудаков последовал ее совету.

Жаждущая парочка скрылась за деревьями.

― Вай, какое красивое имя ― Зина! ― восхитился Роман.

― Ты ― армян? ― догадалась Зина.

― Армян, армян! ― чрезвычайно обрадовавшись, подтвердил Роман.

― А почему в Москве?

― Потому что я здесь живу, золотце ты мое.

― Армян должен в Армении жить, ― убежденно сказала Зина.

― Тогда бы я тебя не встретил.

― У вас что, красивых женщин нет?

― Почему же, есть. Но таких красивых, как ты, ― нет, ― сказал Роман и осторожно погладил могучее ее бедро. Зина для порядка отстранилась. ― И это все такому маленькому человеку!

― У вас на юге хорошо. Тепло все время и фрукты, ― не желая говорить про маленького человека, мечтательно произнесла Зина.

― Хочешь поедем? ― предложил Роман, бурно задышал, сбросил с плеч уже ненужное одеяльце и кинул его на песок. ― Ложись!

― Зачем? ― испуганно поинтересовалась Зина.

― Отдыхать будешь! Как на юге!

― Зачем мне это?! Я послезавтра на настоящий юг еду!

― Согласна, значит?! ― завопил Роман.

― И не с тобой вовсе, а сама по себе.

― Зина, любовь моя, я к тебе приеду!

― А я вот и не скажу, где я буду.

― Тогда я тебя здесь буду ждать, можно?

― А я вот возьму и навсегда там останусь.

― Не надо, ― взмолился он и поднял на нее глаза. Слезами наливались эти глаза, слезами!

Зина погладила его по голове и спросила с надеждой, проведя ладонью по жестким его волосам:

― Ты ― страстный?

Уже хорошо принявшие, Дудаков и Сергей стояли у мраморного столика и смотрели на серый асфальт за окном, на синий троллейбус, на зеленые деревья. Картинка была яркой-яркой, как всегда с поддачи.

― А то переходи к нам в институт. Там начальник отдела кадров ― мой кореш, ― предложил после молчания Сергей. Они уже обдумывали возможность не расставаться никогда.

― Ты-то инженер. А я кем там буду? Старший помощник младшего дворника? Нет, я лучше у себя куковать останусь.

― Ну и сколько у вас там зарплата?

― А что зарплата, что зарплата? Мне много не надо.

― Такую бабу имеешь, и денег, говоришь, тебе не надо! Не верю я тебе, Митяй! Такая профурсетка денег много требует!

― Она мне не баба, она мне друг, ― заявил Дудаков и заволновался, вспомнив: ― Твой кавказец там не того? Руками чтоб?..

― Руками ― не страшно, ― заверил его Сергей.

― И руками ― запрещено!

― У тебя, у завскладом, все запрещено, все под замком. А она женщина молодая, ей удовольствия подавай.

― Я ей дам удовольствия! Пошли-ка на пляж!

― С собой возьмем? ― советуясь, спросил Сергей.

― В палатке, ― решил Дудаков.

И они, отоварившись в палатке, двинулись на пляж.

Зинаида и Роман бегали по песку и, повизгивая, ловили друг друга.

― Рысаки, к столу! ― позвал их Сергей.

Дудаков лишь сопел осуждающе. Уселись. Зинаида приготовила закусь, Дудаков разлил по стаканам.

― За знакомство! ― возгласил Сергей и поднял свой стакан.

В понедельник в 15.00 они докладывали Смирнову:

― Пальчики, которые оставил Дмитрий Спиридонович Дудаков на бутылке, принадлежат Хохлачеву Борису Флегонтовичу, находящемуся в розыске в связи с растратой, которую он совершил, будучи кассиром механического завода в Туле.

На фотографиях, присланных из Ростова, Сырцов Всеволод Сергеевич, по кличке Почтарь, домушник, осужденный в пятьдесят первом году и выпущенный в январе этого года по амнистии.

― Ну и что это нам дает? ― перебил его Смирнов. ― То, что Берников связан с уголовниками, только и всего. Но это, как известно, законом не запрещено.

― Ты, как всегда, прав, ― обиделся Ларионов. ― Но это дает нам главное: уверенность, что мы на правильном пути.

― Все в пути, в пути! Когда дойдем?! ― выразил свое неудовольствие Смирнов. ― Какие мероприятия предполагаете?

― Где легче спрятать лист? В лесу, ― вставил Роман. ― Так сказал патер Браун.

― Не морочь мне голову. Давай по делу.

― Где легче спрятать лист? В лесу, ― повторил Роман. ― Мы с Сережей предлагаем произвести обыск на складе, коим заведует наш многофамильный друг. Вселенский, так сказать, шмон у Митяя. Я уверен, что похищенное хранится там. Надежно, выгодно, удобно. И всегда отказаться можно: я не я, и лошадь не моя.