В постели с банкиром

Я решила воспользоваться благоприятными условиями и произвести легкий обыск в квартире. Меня интересовал только спортивный костюм. Их было у Семенова даже два. Один валялся на кресле, а второй – в шкафу. Увы, и тот, и другой не подходили под описание, которое дали мне Миша и Оля. Скорее всего, тормозные шланги надрезал не Славик, а кто-то другой. Я с сожалением посмотрела на храпящего парня, осторожно открыла замок, вышла из квартиры и тихонько захлопнула дверь.

Понимая, что мне, скорее всего, не удастся завязать такую же задушевную беседу с Ташей, я все же поехала к ее дому. Остановившись неподалеку от подъезда, в который зашла Сысоева, я стала ждать, но чего именно, и сама не знала. Говорят, что на общение с пьяными уходит много энергии, наверное, все так и есть. Я чувствовала себя как выжатый лимон. Не было даже намека на вдохновение, поэтому никакой идеи насчет того, как прощупать Сысоеву, в голову не приходило. Впрочем, мне вовсе не стоило в тот момент попадаться ей на глаза, потому что я была в образе Лилии Томич.

Я слушала музыку, курила, смотрела по сторонам и тщетно пыталась что-то придумать для прорыва в расследовании. В таком изнурительном времяпрепровождении прошло больше двух часов. Вечерело. Я была уже на грани того, чтобы завести мотор и поехать домой, как из подъезда вышли две девчонки лет тринадцати. Даже беглого взгляда было достаточно для того, чтобы понять – одна из них Маша Сысоева. У нее были такие же миндалевидные глаза и жгуче-черные волосы, как у матери. Девчонки сели на скамейку и стали о чем-то болтать.

Минут пять я смотрела на Машу как завороженная, удивляясь тому, как это мне сразу не пришло в голову, что она, скорее всего, и есть автор всех трех писем. Женька не стал отрицать, что конверты передавала ему женщина. Кто скажет, что Маша – мужчина? Она скорее молодая, чем старая. С этим тоже не поспоришь. Одноклассница Жихарского была невысокого роста. А еще у нее темные длинные волосы. Пацан дал правильное описание, но, как я и предполагала, он кое о чем промолчал. Негодник! Хотя Евгений наверняка обещал Маше не выдавать ее, и он нашел не по-детски разумный компромисс – ответил на вопросы взрослых, но имени автора писем не назвал.

Неспроста гадальные двенадцатигранники говорили о детях, неспроста! Это было откровенное указание на Машу, которая каким-то образом узнавала о готовящихся преступлениях и предупреждала отца. Наверное, она тайком подслушивала разговоры матери с очкариком. Но чтобы не пострадала мать, чтобы ее не посадили за соучастие в готовящемся преступлении, Маша настаивала в письмах на том, чтобы Сергей Эдуардович не обращался в милицию.

Сысоев сказал мне, что дочь его ненавидит, потому что Наталья все время настраивала ее против него. Как же он заблуждался! Мария пошла наперекор матери, написала ему письма, спасая от смерти. Разве это не говорит о ее любви к нему? Еще как говорит! Она даже своему однокласснику призналась, что хочет объясниться с отцом. А мы Женьку не поняли, поэтому стали думать о зрелой женщине, тайно влюбленной в Сысоева. Теперь все сходилось на Маше, все.

Девочка сидела на скамейке буквально в пяти метрах от меня. Но она была не одна, а с подружкой. А в одной из квартир этой девятиэтажки находилась ее мать, которая в любой момент могла выглянуть в окно или выйти из дома. Я же не могла просто так выйти из машины, подойти к Маше и сказать: «Вот что, подруга, я знаю, что ты писала письма папе. Нам надо с тобой серьезно поговорить!» Спугнуть девочку или сразу настроить ее против себя я не имела права. К ней нужен был какой-то особый деликатный подход. Наверняка ее сердце разрывалось на части из-за того, что родители не просто разлюбили, а даже возненавидели друг друга.

Пока я соображала, что же мне предпринять в сложившейся ситуации, девчонки встали и пошли к подъезду. На улице уже совсем стемнело, и стал накрапывать дождь. Девочки скрылись за подъездной дверью, а я застонала от собственного бессилия. Уж если кто может меня разоружить, так это ребенок! Будь на месте Маши совершенно взрослый человек, а не подросток, я бы особенно не церемонилась.

Больше мне здесь делать было нечего, и я поехала домой, размышляя о том, стоит ли говорить Сергею, что письма писала его дочь. Разумеется, он имел право это узнать, но вот вопрос: сейчас или позже? Интуиция подсказывала мне, что не надо спешить с таким известием. Надо миллион раз все проверить, хорошенько взвесить, а уже потом влезать в семейные дела клиента. Тем более что характер у Сысоева был непростой, его трудно было в чем-либо переубедить с налета. Я три дня отвоевывала свое законное право заниматься расследованием и, к счастью, отвоевала. Не хватало того, чтобы наши отношения с Сергеем испортились в самый ответственный момент.

Сегодня был четверг, а завтра – пятница, последний день для того, чтобы все окончательно выяснить и разоблачить преступников. В общем, я решила повременить с сенсационным сообщением Сысоеву, а завтра с утра перехватить девочку по пути в школу и попытаться поговорить с ней по душам.