В поте лица своего

— Я сказал ему, что бороться с леваками необходимо всем и каждому. И беречь дефицитный бетонный раствор тоже надо. Привлекать к строгой ответственности расхитителей народного добра — долг, это самое, каждого из нас. Однако, сказал я, все это не даст нужного результата — не искоренит, зла на вашем заводе. Надо докапываться до причины хищения. Директор сразу, это самое, вопрошает: «Что за причина, Егор Иванович? Давай назови». — «Навостри, говорю, директор, уши и слушай. Поскольку тридцать тысяч трудящихся города обзавелись индивидуальными садами, то и вам, директору, горсовету и прочим организациям, надо было позаботиться и о садовых домиках. Не додумались. Не доперли. И что же получилось? Двадцать девять с чем-то тысяч любителей-садоводов, честных работяг, металлургов и строителей, стали невольными пособниками леваков, расхитителей, а то и сами брали на складах треста то, что близко и плохо лежит». Сконфузился директор, скомкал разговор, повесил трубку… Вот проблема, Саня, а? Нравственная, а не только хозяйственная. Ну, чего молчишь? Скажи что-нибудь.

— Цэ дило трэба розжуваты, как говорил мой отец…

— Ну вот, и ты туда же, куда директор, — в кусты!..

— Нет, Егор Иванович, я не туда, я в другое место… Подумаем над этой проблемой в обкоме…

Волкодав, увидев товарища Тестова, мирно помахал хвостом и даже позволил потрепать себя по густошерстной рыжей холке.

— Эй, хозяева, встречайте гостя!

Войдем и мы вслед за Матвеем Григорьевичем Тестовым в дом Шорникова на улице Крылова.

Большая парадная комната. Мягкая мебель. Ковер на стене. Голубые шелковые шторы. Стены увешаны почетными грамотами, в разное время полученными знатным сталеваром Шорниковым, его портретами, фотографиями, вырезками из журналов. На комоде, на тумбочках, на этажерках памятные подарки: статуэтки и вазы, изделия каслинских мастеров, расписные шкатулки палешан, мраморные чернильницы, никогда не знавшие чернил… Всего не перечислишь. На каждой вещи хромированная пластинка, а на ней выгравировано: «Лучшему сталевару…», «Учителю и другу…», «Стальных дел мастеру…», «Дорогому Ивану Федоровичу», «Победителю…» Длиннющий раздвижной стол завален богатой снедью и заставлен бутылками, графинами и кувшинчиками. В красном углу сидел Тестов. Подняв рюмку, он провозгласил тост:

— Пью за тебя, Иван Федорович, за твою неувядаемую жену-красавицу!

Тестов подмигнул бабе Марине, послал ей воздушный поцелуй. Не забыл и ее мужа — чмокнул в щеку.

— Правильно сказал, Григорьевич! — откликнулся Шорников. — Красавицей Марина выскочила за меня, красавицей и по сей день осталась.

Баба Марина стояла у стола, смущенная до слез, в шелковом цветастом платье, повязанная ситцевым фартуком, с рюмкой в руках.

— От моей красоты рожки да ножки остались, от нее всякий нос воротит. Давайте лучше выпьем так… за ясно небо да за землю зелену!

Опрокинула рюмку в рот, остатки водки выплеснула в потолок.

— Закусывайте, Григорьич. Ешьте чего душа желает. Все сами стряпали — и пироги, и студень, и колбасы, и пиво, и бражку, и первач. Только портвейн и коньяк покупали.

— Живем, как деды наши жили, по старинке, — добавил Шорников.

— По старинке, говоришь? — Тестов хлопнул ладонью по телевизору. — А это что такое? Предмет эпохи научно-технической революции и зажиточности рабочего класса. Всегда ты, Иван, сидел на пьедестале жизни!

— От такого долгого сидения у него штаны протерлись!

Баба Марина собрала грязные тарелки, ушла на кухню. Словам ее не придали значения. Привыкли к ее чудачествам. Проводив бабу Марину трезвыми глазами, Тестов сказал:

— Ну, Иван, малость погуляли, пора и за дело приниматься!

— Клавдия, айдате сюда! — крикнул Шорников.

Вошла Клава. Села, настороженно посмотрела на гостя. Тестов достал из портфеля чистый лист бумаги, авторучку.

— Бери, Клавонька, канцпринадлежности и расшифруй загадочное свое слово «предатель», которое ты бросила в лицо Людникову при всем честном народе. На мое имя пиши заявление.

— Ничего я не буду писать, — отозвалась Клава.

— То есть как это не будешь? — Тестов в недоумении повернулся к хозяину пиршественного стола. — Иван Федорович, ты же говорил…

Шорников положил тяжелую руку на плечо дочери.

— Пиши, Клавдия! Всю правду как есть. Фулиган и предатель должен получить свое сполна!

— Я сказала: ничего писать не буду…

— Что же получается, Клавдия Ивановна? — грозно вопрошал Тестов. — Вы клеветали на Людникова? Выходит, он не предатель?

— Думайте что хотите, а я никому жаловаться на свою судьбу не желаю! И довольно меня учить! Не девочка я несмышленая…

Вскочила, выбежала из комнаты.

Вошла баба Марина с тарелкой, полной свежей клубники. С откровенной издевкой посмотрела на мужа и почетного гостя.

— Не выгорел вам счастливый номер, друзья-приятели. Так-то оно лучше… Моя дочка оказалась умницей. Обрадовала, миленькая! Все свои грехи смыла. Ешьте клубничку. Подсластите горькие пилюли.

С улицы послышался стук в ворота, собачий лай. Баба Марина пошла к воротам, отодвинула засов и открыла окованную железом калитку. Перед ней стоял Полубояров.

— Здравствуйте. Дома Иван Федорович?