Бородину такая перспектива понравилась. Поступил он, как и предсказал знакомый, без всяких усилий. Поселился в общежитии. И неожиданно для него самого учеба его захватила. И оказалась она не такой уж легкой. Пришлось компенсировать пробелы прошлого образования /сибирская школа не то что московская; плюс к тому перерыв на войну/, зарабатывать на жизнь /на стипендию не проживешь, к тому же алименты/. После второго курса поехал с факультетской бригадой на работу в колхоз. И насмотрелся тут такого!.. Когда вернулись, на первом же семинаре не выдержал и сорвался. Обсуждали вопрос о политике партии в отношении крестьян. Выступила маленькая девочка, которая и в колхозе-то ни разу не была. Она хорошим языком изложила официальную точку зрения в духе «Кубанских казаков». Бородин взорвался не столько из-за того, что положение в колхозе ужасное, сколько из-за того, что эта откормленная потаскушка /которой он, кстати сказать, симпатизировал/ из благополучной семьи с чистой совестью лгала и лицемерила. Возмутило его именно такое телесное воплощение лжи, а не ложь как таковая. Ко лжи он сам был приучен с детства. И наговорил он такого, за что в те годы полагался расстрел. Но его спасли прошлые заслуги и искреннее раскаяние. Свидетелем в суде выступал его близкий друг, на что Бородин не обратил особого внимания; не он, так другой,— не все ли равно.
После доклада Хрущева его освободили и реабилитировали. Он за два года окончил факультет, поступил в аспирантуру, восстановился в партии, женился еще раз, защитил кандидатскую диссертацию, остался преподавателем на факультете. Жил эти годы, как все,— сумбурно, суматошно, но успешно. Были пьянки, женщины, статьи, книги, новые степени и звания, собрания... Удивительные это были годы! С едой лучше стало. Вещи приличные появились. Дома строить стали. Сажать почти перестали. Если и сажали, то за дело, не то что раньше. Заграничные фильмы. Книги. Анекдоты. И разговоры, разговоры, разговоры. Наступила новая эпоха.Даже на классиков можно было ссылаться изредка, а то и совсем обходить их молчанием.
Началась оргия защит и публикаций. Бородин напечатал несколько десятков статей и две книги, защитил докторскую. В тот день, когда он со студентами отправился в кафе, его утвердили в звании профессора. Упорно поговаривали о том, что его на ближайших выборах в Академию Наук будут выдвигать в член-коры. Это была вершина либерального периода. И никто еще не знал тогда, что начался новый период,— период стабильного существования советского общества, и что все уже находилось во власти неведомых им сил.
Ученик
Митя /Дмитрий Егорович, как его будут величать потом/ Лапин тоже имел самую безукоризненную анкету. На философский факультет с плохой анкетой в это время идти было бессмысленно. Русский. Родители — крестьяне, потом — рабочие. Отец погиб на фронте. Не судим. За границей не был. Родственников за границей не имеет. На оккупированной территории он и его родственники не находились. Член ВЛКСМ. На втором курсе был принят в члены КПСС и т.д.