В прошедшем времени

Больницу я нашел без труда, ее местоположение знал здесь каждый. Крепкая изба в пять окон, гордая табличка на двух ржавых гвоздях, здоровенное корыто для мытья обуви прямо перед входом сразу выдавали «присутственное место». Был еще характерный запах сразу от входных дверей. В книгах обычно пишут, что «в больнице пахнет «карболкой». Возможно, это она и была, не берусь сказать точно, но запах был едкий и привязчивый. Перед тем как войти, я вымыл галоши, воспользовавшись шваброй, которая болталась тут же, в корыте. Глина налипала мгновенно, отставала же с явной неохотой. Процедуру пришлось неоднократно повторить, прежде чем я смог войти.

За дверью начиналась небольшая лесенка ступенек на шесть, по которой я поднялся в помещение, служившее, по-видимому, приемной. Вдоль двух стен стояли деревянные скамьи, на них уже сидели два мужика. Один из них успел буркнуть, что «пока не принимают», но тут уж я точно знал, как себя вести − я пулей проскочил приемную и практически плечом вынес следующую дверь. За ней-то и оказался мой кабинет. Мужики за спиной возмущенно загомонили, но это было уже неважно.

Я влетел в просторную комнату, где стояло два небольших письменных стола, шкафы с инструментарием, кушетка для осмотра и была дверь еще в одно помещение, видимо, служившее манипуляционной. А еще, к моему облегчению, там сидел Кузьмич. Он улыбнулся, шустро выскочил из-за стола, где, похоже, перебирал рецепты, и наскоро провел мне «экскурсию».

Собственно, это помещение и было больницей. Все основное – осмотр больных, проведение лечебных манипуляций (уколов, перевязок и др.), заполнение и хранение медицинских документов, даже больничных листов (о, беззаботные времена нестраховой медицины!) происходило в этих двух комнатах. За второй дверью, и правда, оказался процедурный кабинет. В него еще можно было попасть и из приемной, минуя врачебные покои.

Персонал сельской амбулатории состоял из меня, фельдшера Кузьмича и санитарки бабы Зои. Была еще акушерка Валентина Ильинична, но ее «епархия» находилась на другой улице, и мы познакомились несколько позже. Местный роддом помещался в отдельной избе, и я молился про себя, чтобы за время моей работы тут не случилось ни у кого осложненных родов. На них меня теоретически могли вызвать.

Вот, собственно, и все. Остальное предстояло осваивать в процессе. Я вымыл руки, переоделся в накрахмаленный, хрустящий халат и слегка мятые брюки, помеченные в свертке не иначе как «рабочие», сел за стол и бодрым голосом крикнул: «Заходите!»

Первым моим пациентом оказался довольно крепкий дед. Жалоб своих он мог бы и не озвучивать, от его кашля тряслась изба и ходили стекла. Правда, он оказался глуховат, и потому я так и не смог у него уточнить, всегда ли он так кашлял или ему все-таки стало похуже в последнее время. Про курение тоже можно было не спрашивать − судя по запаху, он курил всю жизнь. Но я все-таки спросил, и он, энергично закивав в ответ, вытряхнул мне на стол две «самокрутки» − то ли показать хотел, то ли угостить. Я энергично замахал руками, пытаясь вежливо объяснить, что не курю, и поблагодарить за угощение. Он пожал плечами, но самокрутки убрал, и я перешел к осмотру.

Я прослушал сердце и легкие, попутно отмечая, что деревянным стетоскопом делать это даже удобнее ‒ лучше слышно. Сердце слегка шумело в точке аускультации митрального клапана, а над всей поверхностью легких звучал симфонический оркестр, состоявший из хрипов разного калибра. Дед тут же снова закашлялся (я чуть не оглох), кашель был продуктивный, но тяжелый и удушливый. Я посмотрел на всякий случай горло, живот, пощупал лимфоузлы, но ничего интересного не нашел.

– БРОНХИТ У ВАС!!! – закричал я по окончании осмотра, и дед радостно закивал. Видимо, эту новость ему уже успели сообщить до меня.

– НАДО СДЕЛАТЬ СНИМОК! РЕНТГЕН!!! − снова завопил я, и дед закивал снова. Он все равно меня не слышал и, по-моему, просто радовался возможности поговорить с кем-нибудь. Но когда я прокричал все это еще раз, снабдив свои разъяснения неуверенным пассом руками в сторону двери, дед помрачнел. Он понял, что я посылаю его в город.

– Не поеду, − твердил он, мотая головой. – Микстуру давай, чтоб не кашлять. Не поеду.

Я набрал воздуха и продолжил орать.

– Не поеду, − твердил дед свое. – Лучше тут помру.

Я, наверно, орал бы так весь день, но тут Кузьмич черкнул направление и сунул мне в руку. Даже фамилию не спросил, ‒ видимо, ее тут знали все. Дед выхватил его у меня и принялся разглядывать.

– СО СНИМКОМ СРАЗУ КО МНЕ! – объяснил я. Дед ушел мрачный, и я так и не понял, согласен он на обследование или нет. Надо бы выписать его фамилию и проверить потом, съездил ли он. Кроме бронхита, это вполне мог оказаться рак легкого − с таким-то стажем курения…