В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

Новые свидетели еще более удостоверили Москвитян в истине слов Масальского: то были два плута и изменники, Ливонец Ганс Шнейдер и Австриец Генрих Канельсен: бездельники убежали от Димитрия в Москву, взошли на Лобное место и, хорошо разумея по-русски, поклялись народу всем священным, что Тушинский вор есть обманщик, а не первый Димитрий. Канельсен за несколько пред тем лет бежал из Австрии в Турцию и принял там за деньги мусульманскую веру; потом ушел от Турков и несколько лет жил в Германии; наконец, в правление Бориса Годунова, приехал в Москву, разбогател, зазнался, перекрестился, отрекся от своего Бога, которого из детства исповедовал, плевал троекратно чрез плечо, и поклонился Русскому Богу Николаю: одною смертью можно изгладить такое преступление! До трех раз он перебегал от Шуйского к Димитрию, от Димитрия к Шуйскому; но Москвитяне верили богоотступнику.

Утратив надежду на добровольную покорность Москвитян, Димитрий дал пану Сапеге 15 000 воинов, с повелением осадить Троицкий монастырь и пресечь подвоз съестных припасов к столице. Сапега осаждал Троицкий монастырь в продолжение всего времени, когда Димитрий находился под Москвою; но не мог овладеть им. Этот монастырь лежит в 12 милях от Москвы. Шуйский послал ему на помощь всех всадников, сколько мог собрать (числом до 30 000), под начальством меньшего брата своего Ивана Ивановича, с повелением отразить войско Самозванца. Неприятели встретились при Воздвиженском и сразились. Сапега ударил стремительно; но дважды был отбит, и Поляки уже начали трусить. «Друзья!» воскликнул Польский военачальник, «бегство нас погубит; Польша далеко; лучше пасть на поле битвы, чем терпеть побои, подобно женщинам непотребным. Каждый из вас делай с Богом свое дело. Я везде буду впереди. За мною, храбрые товарищи! Ударим еще раз: Бог дарует нам победу».

Смело бросились Поляки на врагов, побили несколько тысяч и одержали победу; с тех пор Шуйский не показывался в поле и не беспокоил Поляков под Троицким монастырем, до прибытия Понтуса-Делагарди. Сапега же отрядил небольшую дружину, состоявшую из Немцев, Казаков и Поляков, под начальством Испанца Дона Жуана Крузатти, для покорения окрестных сел и городов. Переславль присягнул Димитрию; но Ростов, отстоящий от него не далее 12 миль, не хотел покориться. 11 октября он был предан огню и мечу. Все сокровища, в нем найденные, золото, серебро, жемчуг, драгоценные каменья, достались победителям. Свирепые воины не щадили и св. икон, даже разрубили серебряный гроб св. Леонтия; а изображение угодника, вылитое из золота, в 200 фунтов весом, присвоили себе. Митрополит Ростовский князь Феодор Никитич взят был в плен и отправлен в подмосковный лагерь, где Самозванец принял его ласково и возвел в достоинство патриарха; митрополит вынул из своего жезла восточный яхонт, ценою в полбочки золота, и подарил его Димитрию.

Несчастье Ростова было уроком многолюдному и богатому Ярославлю; он изъявил готовность признать Димитрия царем и служить ему, чем мог, если только права граждан останутся неприкосновенными, дома не будут разграблены, а жен и детей не тронут Поляки. Заключив такое условие, жители Ярославля, Русские и иностранцы, Англичане и Немцы, присягнули назначенному к ним воеводою перекрещенному Шведу, Греческой веры, и отправили в Тушинский лагерь 30 000 рублей для раздачи войску; сверх того обязались снарядить тысячу всадников и выставить значительное количество съестных припасов. Но панибраты не сдержали слова: грабили купеческие лавки, били народ, оскорбляли бояр, и без денег покупали все, чего хотели. То-то была славная торговля! Это вероломство имело пагубные последствия, как ниже увидим.

Кострома, Галич, Вологда также покорились Димитрию и без сомнения не изменили б присяге, если бы не взбунтовал их проклятый перекрещенец Даниил Эйлов, прибывший из Нидерланд и промышлявший в России вываркою соли. Себе на беду и народу на пагубу, Эйлов сперва разглашал в окрестных городах, что мнимый Димитрий есть обманщик, и что Русские не обязаны сохранять присяги, данной Самозванцу; наконец решился перебить Поляков и собрал в свою солеварню до 200 человек простого народа, вооруженных луками, стрелами и копьями. Но едва Поляки сведали о заговоре и явились пред солеварней, наш храбрец спрятался в погреб с тремя старшими дочерьми, предав бедных крестьян в жертву неприятеля.