В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

7 января 1610 года Димитрий отправил из Калуги в Тушинский лагерь боярина Ивана Плещеева, с приказанием разведать мысли Польских воинов; когда же заметит, что они желают его возвращения, объявить им, что царь приедет с казною и даст им жалованье за многие трети вперед, если только они представят в Калугу изменника Рожинского живым или мертвым. Это покушение было неудачно: Поляки не хотели изменить клятве, данной ими друг другу после Дмитриева бегства. Плещеев думал склонить по крайней мере казацкого атамана, Ивана Мартиновича Заруцкого, и убеждал его идти с казаками в Калугу; но и тут не имел успеха: Заруцкий с большею частью своего отряда отправился к Сигизмунду под Смоленск; прочие же казаки, наскучив столь странною войною, удалились в свои степи, а служить Димитрию согласились не более 500 человек, которые пошли в Калугу; но были настигнуты Поляками и большею частью побиты.

Вскоре после того, Димитрий подослал в Тушино Калужского воеводу пана Казимира, настоящего Вертумна: с Поляками он был добрый Поляк, с Русскими Русский; видя, что у самих Поляков ничего нельзя выиграть, Казимир успел подделаться к Рожинскому, который дозволил ему даже возвратиться в Калугу, куда хитрый пан хотел съездить, по словам его, только для того, чтобы взять свое имение и навсегда бросить Димитрия. Рожинский дал ему письмо к прежнему воеводе Скотницкому, который потерял милость Димитрия отказом идти под Смоленск, против короля Польского. Вследствие письма, Скотницкий должен был склонить на сторону Рожинского находившихся в Калуге Поляков и, схватив при помощи их Димитрия, привезти его в Тушинский лагерь. Но лукавый царедворец вручил письмо самому Димитрию, который, узнав содержание его, закипел гневом и тотчас велел палачам бросить Скотницкого ночью в Оку.

Добрый человек, видя смерть неизбежную, хотел знать, по крайней мере, за какую вину он погибает? Палачи отвечали: «Царь велел нам не рассуждать с тобою, а бросить тебя в воду». Потом, накинув на шею петлю, потащили его, как дохлую собаку. Вот последние слова несчастного: «Такой ли награды ожидал я за верную службу и двухлетнюю оборону Калуги! Господи, помилуй меня!» Жена и дети его лишились своего имущества. При том случае раздраженный Димитрий сказал: «Только бы взойти мне на престол: не оставлю в живых ни одного иностранца; не пощажу и младенцев в матерней утробе!»

13 января того же года, приехал в Калугу царицын коморник, юноша красивый и ловкий, со словесным донесением о прибытии Марины в город Дмитровск; царь вскоре отправил его обратно и просил царицу как можно скорее приехать в Калугу, чтобы не попасть в руки Поляков, которые, как он известился, хотели отвезти ее к королю Польскому в Смоленский лагерь. Между тем Скопин и Делагарди приступили к Дмитровску; устрашенный Сапега убеждал царицу удалиться в Калугу, если не желает отправиться к отцу своему. «Мне ли, царице Всероссийской», сказала ему Марина, «в таком презренном виде явиться к родным моим! Я готова разделить с царем все, что Бог ни пошлет ему». Она решилась ехать в Калугу; велела сшить для себя мужской Польский кафтан из красного бархату, купила сапоги со шпорами, вооружилась пистолетами, саблею и, сев на коня, отправилась в путь.

Сапега дал ей в провожатые 50 казаков и всех Немцев, бывших в Дмитровске: проскакав 48 Немецких миль, она достигла Калуги ночью, после заутрени, и назвала себя Димитриевым коморником, привезшим важное известие, коего никому, кроме царя, сообщить не может. Димитрий тотчас догадался: велел казакам отпереть ворота и впустить мнимого коморника. Марина, подъехав к крыльцу, соскочила с коня, и все увидели царицу! Приезд ея произвел радость неизъяснимую. Не имея при себе ни одной Польки, она учредила новый штат из Немок, который не могли нахвалиться ея благосклонностью.

Между тем, Скопин овладел накануне масленицы Дмитровским острогом и принудил пана Сапегу отступить к монастырю св. Иосифа. Оставив здесь несколько сот казаков, Сапога уехал к королю, под Смоленск; войско же его расположилось зимовать на берегах Угры, в стране плодородной, обильной съестными припасами и еще не испытавшей опустошительной войны: теперь дошла очередь и до неё! По удалении Сапеги, вскоре опустел и Тушинский лагерь.