В пустыне волн и небес

Мне не терпелось лететь дальше. Любезнейший преподобный отец Мигель Сельга, директор Бюро погоды, каждый день навещал меня на моем рабочем месте у гидроплана и информировал с неким оттенком удовлетворения, что к востоку от Филиппин медленно формируется область пониженного давления, которая, по его мнению, должна преобразоваться в тайфун. Отец Сельга оказался прав, и через несколько дней, 31 июля, принес мне официальную сводку: «Предупреждение о тайфуне. Тихоокеанский тайфун располагается сегодня, в 10 часов утра, восточнее острова Лусон. Вероятное направление тайфуна северо-западное».

В этот день началась моя необыкновенная гонка с тайфуном, который несколькими днями позже снес две тысячи домов на острове Риукиу близ Формозы и который японская газета «Асахи Майнихи» назвала самым свирепым тайфуном за последние сто лет.

С самого первого своего дня в Маниле я постоянно слышал вопрос: «Когда же придет тайфун?» Местные жители не собирались убегать от тайфуна — напротив, они ждали его как блага. Жара с каждым днем становилась все более невыносимой, тайфун принес бы спасительную прохладу. На саму Манилу тайфуны обрушивались редко: горы защищали ее. Ждать небесной воды оставалось недолго — через две недели почти весь город был затоплен, по главным улицам можно было добираться только на лодках.

В воздухе тайфун опаснее, чем в море, но это меня тогда не слишком беспокоило: я считал, что если мне удастся убежать от тайфуна, то легко можно будет облететь его стороной. Но надо было добраться до Формозы раньше тайфуна. Лететь с Филиппин дальше я мог только через Формозу, а отец Сельга был почти уверен, что и тайфун пойдет именно этим маршрутом.

В тот день, когда мне вернули мои поплавки, все, казалось, шло не так: гаечные ключи выскальзывали из рук, гайки заедали, постоянно отвлекали любопытные. Адская жара сводила с ума, но при этом я умудрился схватить сильный насморк, да сверх того ныл покалеченный палец. Апофеоз настал, когда пришла пора запускать мотор — он не заводился. Я бился с пропеллером, пока совсем не ослеп от пота, и был готов схватить тяжелый молот и разнести к черту всю машину. Но тут я вдруг по-другому взглянул на происходящее, со стороны, — представил себя этаким глупым крошечным насекомым, которое копошится со своими ничтожными делишками. Мне стало смешно и весело, я пошел домой и немного вздремнул. А вернувшись к гидроплану, легко, играючи проверил всю проводку, промыл контакты в бензине и поставил на место. Мотор немедленно завелся. Вся машина, включая поплавки, была в отличном состоянии. Солнце сияло, море сверкало. Мотор, лаская слух, ревел в полный голос. Гидроплан легкой птицей взмыл вверх и пошел над морем, испытывая свою летную силу.

На следующее утро воздух был недвижим, а гидроплан порядком загружен. Две-три попытки взлететь результата не дали, но спокойствие моря постепенно передалось и мне, нетерпение и гнев улеглись. «Все к лучшему», — подумал я, вытащил свой надувной спасательный жилет, сделал из него подушку, устроился на крыле и заснул. Проснулся от ветра, дуло со скоростью 10 миль в час. Попробовал взлететь раз-другой — не подучилось, тогда я слил немного бензина из заднего бака. После этого мы едва не взлетели — чуть-чуть не хватило, — и я слил бензин из заднего бака полностью. Оставшегося запаса должно было хватить на 5 часов 20 минут полета, не больше, но я надеялся, что в крайнем случае смогу найти какое-нибудь место для посадки. Со следующей попытки я оторвался от воды, поднялся и полетел к дому Уильямсона. Он помахал мне. Заход к Уильямсону стоил мне 20 миль, но я не мог улететь, не попрощавшись. Спустя ровно 5 часов 20 минут я опустился на реку Апарри — именно сюда я и планировал попасть.