В путь-дорогу! Том III

Въ гостиной онъ какъ разъ наткнулся на Нину Александровну, чего вовсе не желалъ.

— Вы довольны мной? — сказала она ему, поклонившись въ креслѣ.

— Вы исправляетесь.

— И даже очень, — посмотрите-ка на Ивана Павловича.

— Цвѣтетъ?

— Да. Больше ужь не призываетъ смерть.

— А вы скоро поѣдете? — спросилъ тихо Телепневъ.

— Заживаться не буду.

— Погодите, по крайней мѣрѣ, пока Иванъ Павловичъ совсѣмъ оправится.

— Престранный вы человѣкъ, m-r Телепневъ.

— Отчего же такъ, Нина Александровна?

— Перваго молодаго человѣка вижу, который бы такъ смѣло и просто подходилъ къ людямъ, и такъ пріятно ставилъ ихъ въ очень выгодное для себя положеніе.

— Другими словами — я интриганъ.

— О, нѣтъ. Но вы съумѣете всегда поставить всякаго въ должную позицію.

— Ну, не совсѣмъ. А желалъ бы имѣть это свойство.

— И я знаю для чего. — Нина Александровна тихо разсмѣялась. — Вы, кажется, обожглись на моей племянницѣ?

— Что же это очень скоро ужь?

— Скоро или нѣтъ, я не знаю; но если вы еще въ нее не влюблены, то навѣрное чрезъ нѣсколько дней влюбитесь.

— Можетъ быть, и влюблюсь, — сказалъ рѣшительно Телепневъ, — И ужь, конечно, если влюблюсь, то захочу имѣть тѣ свойства, какими вы меня награждаете.

Не желая продолжать, Телепневъ всталъ и отправился къ Ивану Павловичу.

Тотъ сидѣлъ въ креслѣ и потиралъ себѣ животъ.

— Все еще тошнитъ, mon cher, смотрю на часы: каждыя четверть часа позываетъ.

— Оттого и позываетъ, Иванъ Павловичъ, что вы все смотрите на часы.

— Ну, что вы, какъ, какъ ваша борьба гвельфовъ и гибеллиновъ? Заносчивость, mon cher, славянская заносчивость. Я всегда говорилъ, въ нынѣшнемъ юношествѣ нѣтъ сомнѣнія. Мы пушкинскіе люди. Знаете, онъ сказалъ въ одномъ мѣстѣ:

Поэтъ, не дорожи любовію народной.

И не нужно дорожить. А вы нынче, mon cher, всѣ въ честолюбіе ударились. Пили бы себѣ, пѣли, и прекрасно. Нѣмцы, китайцы, чухонцы, у всѣхъ людей въ молодости одинъ идеалъ. Вы, пожалуйста, не сердитесь, что я вамъ такъ говорю. Хотите сигару?

«Экъ онъ раскудахтался нынче! должно быть, Нина Александровна его по губамъ помазала», думалъ Телепневъ, принимая сигару изъ рукъ Ивана Павловича.

— Я услалъ жену прокатиться съ Темирой. У ней оттого и припадки, — все сидитъ, все сидитъ… Ахъ, mon cher, когда женитесь, помянете меня. Женщины, это — сосудъ скудельничій. Но мы, со всей нашей энергіей, со всѣмъ, — вы понимаете, — со всѣмъ, что насъ дѣлаетъ вѣнцомъ созданія, мы насъ, рѣшительно насъ. И Боже васъ сохрани предаться страсти. Тогда вы погибли!

— Какже это, Иванъ Павловичъ; евнухомъ что-ли сдѣлаться?

— Чѣмъ хотите, mon cher. Фолишонируйте, жизнь прекрасна, когда съ каждаго цвѣтка собираешь медъ. Но такъ… погрязнуть всѣми силами души — одинъ шагъ…

— И какъ разъ возьмешься за синильную кислоту? — прервалъ Телепневъ и засмѣялся.

— Не шутите этимъ, mon cher. Я знаю, вы смѣетесь надо мной, потому что для меня чувство дороже всего.

— А вы лучше вотъ что скажите, Иванъ Павловичъ, — прервалъ его Телепневъ: — какъ аппетитъ у васъ сегодня, хорошъ?

— Ничего, кромѣ бульона, не могу, mon cher. У меня непремѣнно язвы образовались.

— Какія язвы! вотъ денька чрезъ два будете совсѣмъ молодцомъ, а тамъ и въ Петербургъ, я думаю?

— Не знаю, не знаю, ничего не знаю. Душно мнѣ, душно здѣсь. Не могу сидѣть подолгу на одномъ мѣстѣ, душа проситъ впечатлѣній. Вы не поѣдете ли, mon cher?

— Нѣтъ, мнѣ нельзя.

— Удивляюсь, какъ это вы себя хороните. А то бы я вамъ предложилъ гостепріимство. У меня всегда тамъ есть холостая квартирка. Ужь я бы васъ пустилъ, moncher, во вся тяжкія. Со мной бы Іосифомъ Прекраснымъ не остались.

«Скоро-ли это онѣ пріѣдутъ», волновался Телепневъ. «Мнѣ ужь невтерпежъ слушать эту сороку».

Внизу раздался звонокъ.

— Это, вѣрно, ваши дамы возвратились, — сказалъ онъ радостнымъ голосомъ.

— Только-что уѣхали, mon cher. Юлія Александровна, вѣдь, не можетъ на воздухѣ быть больше пяти минутъ…

Телепневъ сидѣлъ точно на угляхъ и безпрестанно оглядывался на дверь. Послышались шаги въ гостиной, онъ вскочилъ и отъ волненія сѣлъ опять на край турецкаго дивана.

— Помилуй, ma chère, — встрѣтилъ Иванъ Павловичъ супружницу: — вы, я думаю, успѣли только спуститься внизъ. Стоило закладывать лошадей.

— Да погода дурная, Jean, — оправдывалась она, цѣлуя его въ лобъ.

За ней вошла и Темира въ мѣховой мантильѣ, разрумяненная морознымъ вѣтромъ, съ бѣлымъ буа на шеѣ. Телепневъ поклонился ей очень низко. Дѣвушка отвѣтила неопредѣленнымъ поклономъ, не то ласково, не то насмѣшливо.

— М-г Телепневъ! — заохала Деулина — а мы васъ ждали сегодня цѣлый день. Думали, не случилось ли чего-нибудь непріятнаго.

— Какъ видите, Юлія Александровна, здоровъ и невредимъ.

— И вышелъ побѣдителемъ изъ борьбы гвельфовъ съ гибеллинами, — сострилъ Иванъ Павловичъ и разсмѣялся, придерживая свой животъ.

Съ дочерью Иванъ Павловичъ обходился съ нѣкоторой торжественностію.

— Мы тебя не безпокоимъ ли, Jean? — спросила Юлія Александровна — ты бы прилегъ.

— Что это ты меня все укладываешь, ma chère, я приду къ вамъ пить чай. А теперь нужно принимать лекарство.