В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)

А после конца представления публика устраивает Леле настоящую овацию. Молодежь - студенты, курсистки, воспитанники гимназий, - столпившись около сцены, хлопает, не жалея ладоней, кричит, не щадя своих легких и чужих ушей. Леля без конца выходит кланяться. Она устала, это заметно, но она светло улыбается и смотрит на нашу ложу.

- Сашка! - говорит Валентина. - Пойдем к Леле за кулисы Хочешь?

Хочу ли я!

За кулисами полутемно, мы ежеминутно натыкаемся на всякие неожиданные вещи - тут и нарисованные кусты, и фанерная дверь, и кусок стены с бутафорским окном. В темноте Валентина попадает ногой в металлическую доску, при помощи которой за кулисами "делают гром", когда, по пьесе, происходит гроза. Рабочие сцены тащат куда-то колонны, которые только что так величественно возвышались в зале у гордой леди Мильфорд. Сейчас, вблизи, видно, что колонны сделаны из холста, раскрашенного под мрамор, они болтаются беспомощно и жалко, как оболочки игрушечного резинового шарика, из которого вытек воздух...

Вот мы входим в тесную актерскую уборную, где Леля уже сняла с себя костюм Луизы Миллер. Накинув халатик, Леля осторожно смывает кольд-кремом грим с лица.

- Молодец, Лелька! - шумно обнимает ее Валентина. - Я знала, что будет хорошо, но что так хорошо - даже не ожидала! Сегодня я окончательно поверила в тебя, рожа ты моя дорогая!

Только собралась Леля ответить на горячие слова Валентины, как в уборную входит Володя. Он стоит перед Лелей и смотрит на нее сияющими глазами. Он и Леля ничего не говорят, только глядят друг на друга.

Мы с Валентиной тихонько уходим.

В коридоре Валентина останавливается.

- Дурачки... - говорит она, утирая глаза. - Ребятишки... Но до чего милы, негодяи окаянные!

А назавтра - студенческий бал...

И - беда! Такая беда, как град, побивающий весенний цвет на яблонях и вишнях!

Все уехали на бал.

Еще днем приезжал парикмахер, пан Теодор, причесал и завил маму, Валентину и Лелю. Все они оделись в легкие бальные платья, прикололи свежие весенние цветы и уехали в Офицерское собрание, в зале которого состоится бал. На кресле приготовлен для папы фрак, на столе лежат парадная фрачная рубашка с крахмальной грудью, галстук и перчатки. Когда папа вернется от больных, - если он вообще вернется раньше утра, у него ведь никогда ничего не известно! - он наденет все это великолепие. Я наперед знаю, как это произойдет. Папа будет одеваться, теряя запонки, не попадая в петли, ругая фрак "идиотом", а крахмальную рубашку - "мерзавкой"...

Я уныло и скучно брожу по квартире, где Юзефа прибирает разбросанные в предбальной суете вещи. Конечно, Юзефа при этом ворчит вовсю - на то она и Юзефа!

- Побежали! Поскакали, гоп-гоп! А куда, а зачем? Спроси их! Нашли себе судовольствию! Какая же это судовольствия, я вас спрашую!

- А что такое удовольствие, Юзенька?

- Настоящая судовольствия, - оживляется Юзефа, - это в баню пойти! Попариться, нашмаровать (намазать) волосы репейным маслом! Апосля того - чай пить... С брусничным соком! Вот это настоящая судовольствия!

- Юзенька, я погуляю немного около дома. Можно?

- А чего ж? Иди. Только не больш, как на полчаса... А я, - Юзефа сладко зевает и крестит рот, - полежу...

Я брожу по нашей улице недалеко от дома. Какое-то странное томление, как перед грозой, разлито в воздухе. Словно все перестало дышать... На небе догорает закат, пурпурный и грозный, - это завтра будет ветер, непогода.

Стою и смотрю, как вечерний сумрак постепенно стирает с неба краски пожара.

И вдруг меня осторожно, негромко окликает знакомый голос:

- Пс-с-ст! Пс-с-ст! Сашенька!

Я растерянно озираюсь. Кто меня зовет?

- Зайди за угол. Скорее!

За углом меня ждет... Вацек. Он очень встревожен, беспокойно оглядывается по сторонам:

- Беги, Сашенька, до Свиридовых... Скажи Борису... Я не сразу соображаю, что "Борис" - это Володя.

- Скажи Борису: беда! Лысого взяли и Михаила тоже.

- А Володя на бал поехал! С Лелей...

- Ни, не поехал он, потом подъедет. А сейчас сидит, товарищей дожидает... Скажи: не придут, забрали их, в полицию увели... Беги, Сашенька, прЕндзей (скорее)!

И Вацек исчезает за углом, как бы и не было его.

Торопливо вбегаю в наш подъезд. Поднимаюсь по лестнице, забирая ногами по две ступеньки сразу.

- Володя! - врываюсь я к Свиридовым. - Вацек велел сказать: Михаила и Лысого забрали. И чтоб ты никого не ждал: не придут.

Наморщив лоб, Володя что-то напряженно соображает.

Он быстро сует мне в руки сверток, перевязанный крепкой бечевкой:

- Отдай это Юзефе спрятать... Унесешь? Осилишь?

- Подумаешь! - говорю я, хотя сверток и тяжелый: наверно, в нем книги или бумаги.

- Снесешь - возвращайся, Сашурка! Поможешь мне почиститься...

И он показывает на стоящий в углу чемодан. Я не сразу соображаю, к чему чемодан, если человеку надо почиститься. По-моему, для этого всего лучше щетка! Но тут же понимаю: наверно, в чемодане лежат вещи, которые надо унести...

Со всех ног уношу сверток к нам в квартиру. Бужу Юзефу:

- Юзенька, вставай! Скорее! Сейчас придет полиция...

При слове "полиция" Юзефа мигом вскакивает.