Генрих пришел в ярость и среди проклятий и ругательств приказал сестре немедленно убраться вон и не показываться ему больше на глаза, пока она не даст своего согласия на брак.
Мэри пошла к выходу, но на пороге еще раз обернулась и крикнула:
– Никогда! Слышишь? Никогда!
Несмотря на это, при дворе начались деятельные приготовления к свадьбе. Деньги на приданое принцессе были ассигнованы городом Лондоном, засуетились ювелиры, модистки, портные. Но Мэри все еще не теряла мужества и продолжала настойчиво бороться.
Когда к ней явилась королева с шелковой материей, изящными туалетами, чтобы обсудить с Мэри вопрос о вещевом приданом, что искони кажется наиболее важным для всякой женщины вопросом, принцесса категорически отказалась высказаться относительно этого. Когда же королева стала настаивать, чтобы Мэри примерила одно из платьев, принцесса разодрала платье в клочья и приказала Екатерине немедленно убраться из ее комнаты.
Генрих командировал Уолси и герцога Бэкингемского с официальным извещением к принцессе, что тринадцатого августа назначено совершение таинства бракосочетания, во время которого с Мэри будет обвенчан Лонгвиль в качестве представителя Людовика. Но принцесса не дала им договорить до конца и двинулась на послов с вытянутыми вперед пальцами, выказывая явное намерение выцарапать им глаза.
Узнав от Мэри, что герцог тоже сделал попытку склонить ее к браку с Людовиком, Брендон однажды встал герцогу на пути и попытался вызвать его на поединок, считая это единственной возможностью свести их старые счеты. Но герцог Бэкингемский уже испытал на себе силы брендоновских ударов, да и судьба Джадсона отнюдь не улыбалась ему. Поэтому он постарался уклониться от поединка. Однако это лишь еще больше взбудоражило Чарльза.
– Так как вы, милорд, уже дважды скрещивали со мной оружие, то, наверное, окажете мне эту честь и в третий раз и будете так добры указать, где мои друзья могут найти друзей вашей светлости! – настаивал он.
– Нет ни малейшей необходимости решать поединком такой незначительный вопрос! – ответил герцог. – В тот раз вы с честью вышли из положения, и если я не имею к вам никаких претензий, то вам их уже и вовсе ни к чему иметь. Во всяком случае, я был тогда не прав, но ведь я не знал, что сама принцесса пригласила вас на бал!
– Вашей светлости угодно играть со мной в прятки, – ответил Брендон. – Дело идет вовсе не о том случае. Но вы, конечно, правы, потому что раз вы довольны исходом нашего столкновения, то мне приходится быть довольным и подавно. Но ваша светлость соизволила именем короля приказать смотрителю ньюгейтской тюрьмы запрятать меня в самую гнусную подземную нору. Вы устроили так, что день суда надо мной остался в тайне, чтобы те, кто пожелали бы ходатайствовать за мое освобождение, не могли сделать этого. Вы дали обещание леди Мэри добиться моего освобождения и помешали ей самой обратиться с этой просьбой к Его Величеству; затем вы уведомили ее, будто все сделано так, как было обещано, и что я скрылся в Новую Испанию. По этим причинам, милорд, я объявляю вас лжецом, трусом и клятвопреступным рыцарем и требую от вас удовлетворения, которое один мужчина должен дать другому за смертельное оскорбление. Если же вы не примете моего вызова, то в следующий раз я убью вас там, где только встречу!
– Мне ровным счетом наплевать на вашу болтовню, но в ответ на воображаемые обвинения могу сказать, что я сделал для вашего освобождения все, что мог. Тюремный смотритель дал мне обещание помочь вам бежать. Но вслед за этим было обнаружено какое-то адресованное вам письмо, которое смотритель отправил прямо в руки короля. Ознакомившись с содержанием этого письма, король приказал усилить тюремный надзор за вами. Даже Его Величество не станет этого отрицать.
Брендон встал в тупик, совершенно не понимая, о каком письме могла идти речь. Но когда герцог собрался уходить, он удержал его, сказав:
– Одну минуту, ваша светлость! Я охотно готов принять за чистую правду все, что вы сейчас сказали, потому что у меня нет возможности опровергнуть ваши утверждения. Но нам нужно разъяснить еще одну историю. В тот вечер вы напали на меня в Беллингсгейте верхом и пытались убить. Этого вы не можете отрицать. Я наблюдал за вами, когда вы следили за дамами по дороге к Граучу, да и во время схватки с вашего лица свалилась маска. Дальнейшей уликой является ваше поврежденное колено, ушибленное при падении с лошади и заставляющее вас хромать и до сих пор. Надеюсь, вы проявите себя джентльменом по отношению ко мне? Или, быть может, вы предпочтете, чтобы я рассказал королю и всему миру эту историю? До сих пор я молчал обо всем, так как признавал своим личным правом посчитаться с вами!
Герцог Бэкингемский побледнел, но настаивая на своем он воскликнул:
– Я не выхожу на поединок со всяким сбродом и нисколько не боюсь вашего вранья!
Очевидно, он предполагал, что принцессе и Джейн неизвестно, кто напал на них, но случаю было угодно вскоре убедить его в обратном.