Петр Алексеевич Кропоткин

В русских и французских тюрьмах

Предисловие автора к русскому изданию

Книга «В русских и французских тюрьмах» составилась большею частью из статей, которые я написал для английского журнала Ninetechlh Eculary в начале восьмидесятых годов. В Англии тогда начал пробуждаться интерес к русскому освободительному движению; в печать, долго находившуюся под влиянием агентов русского правительства, стали проникать, наконец, правдивые сведение об ужасах, которым подвергали в тюрьмах заарестованных и приговоренных революционеров. Меня попросили написать об русских тюрьмах, и я воспользовался этим предложением, чтобы рассказать про ужасное состояние наших тюрем вообще.

– «Революционеры», думал я, ведут войну с правительством, и как бы с ними ни обращались их враги, им противно плакаться на свою судьбу. Они знают, что они – воюющая сторона, и пощады не просят. Правда на их стороне, и они верят в успех своей борьбы.

«Но есть сотни тысяч людей из народа, которых хватают каждый год ни за что ни про что, морят по острогам, гонят в Сибирь, и над которыми издевается всякий, кто только натянет на себя мундир. Об них надо писать, думал я, и попытался рассказать англичанам и американцам, что такое эта ужасная система русских острогов, центральных тюрем, пересыльных тюрем, этапов и каторги, в Сибири и на Сахалине.»

Сделать это пришлось, конечно, вкратце, так как интерес к русским тюрьмам, у иностранных читателей, может быть только косвенный. В материалах тогда недостатка не было. Русская печать, пользуясь временною свободою при Лорис-Меликове, давала много поразительных данных.

Весьма вероятно, что я ничего не сказал бы в моих очерках о том, как обращаются в России с политическими заключенными, если бы агенты русского правительства не вынудили меня к этому. Встревоженные известиями, начинавшими проникать в английскую печать, они принялись отрицать самые твердоустановленные факты зверств, совершенных в центральных тюрьмах, а Петропавловскую Крепость они начали выставлять, как образец самого кроткого, человечного обращение со злодеями-революционерами. Это – как раз в то время, когда в Алексеевском равелине происходили ужасы, недавно рассказанные в печати Поливановым!

В особенности вынудил меня к этому некий английский священник, Лансделль (Л. Н. Толстой превосходно охарактеризовал его в «Воскресении»), промчавшийся на курьерских по Сибири, ничего, конечно, не видевший и написавший преподленькую книжку об русских тюрьмах. Наши тюрьмы были тогда под управлением некоего Галкина-Врасского, – чиновника с претензиями, который собирался созвать международный тюремный конгресс в Петербурге, чтобы усилить свое влияние в Аничковом Дворце, и нашедший в Лансделле нужного ему хвалителя его «тюремных реформ».

Министр Внутренних Дел, Толстой, тоже покровительствовал этому хвалителю, и даже велел показать ему Петропавловскую Крепость – т.е., конечно, не равелины, а Трубецкой бастион. Когда же я разобрал в английской печати книжку этого Лансделля, то ответ на мои замечание был написан, как я узнал впоследствии, в Петербурге. Тот же г. Галкин-Врасский прислал ответную статью, которую английский священник должен был напечатать за своею подписью – и напечатал в Coutemporary Review

. Мой ответ на эту статью составляет главу VII этой книги.

Кстати, – два слова по поводу этого ответа. Писал я его в Лионской тюрьме. Ответить Лансделлю – т.е, русским чиновникам – было необходимо; Сергея Кравчинского тогда еще не было в Англии; и я торопился написать мою ответную статью, как раз перед тем, как идти на суд, и тотчас после суда, покуда нас еще не отправили отбывать наказание в какую-нибудь «Централку». Статья была готова. Но первою заботою французского правительства было – строжайше запретить, чтобы что бы то ни было писанное мною против русского правительства выходило из французской тюрьмы. Мне сказали, поэтому, когда я захотел послать мою статью в Лондон, что это – невозможно. Надо отослать ее на просмотр в Париж, в министерство, где ее задержат, если она против русского правительства.

К счастью, доктором Лионской тюрьмы был г-н Лакассань, писатель по антропологии, который заходил раза два ко мне в камеру поговорить об антропологических вопросах. Жена его знала хорошо по-английски, и он предложил, чтобы она процензуровала мою статью. Директор тюрьмы согласился, лишь бы его ответственность была покрыта. А госпожа Лакассань, конечно, сразу увидала, что статья – именно из тех, которые не должны выйти из тюрьмы; а потому – взяла грех на свою душу и поторопилась на другой же день отослать мою статью в Лондон. – Хоть теперь, заочно, позволю себе поблагодарить ее. Добрые люди везде есть.