«Я ведь сейчас — всего за полчаса — полицеймейстершу голую видел в купальне. Я очень давно её посмотреть собирался и двадцать раз говорил купальщику Титу: проверни ты мне, Тит милосердный, для меня щёлочку в тот нумер. Он, дурак, всё начальства боялся; но я полицейскому солдату, что у будки на часах стоит, это поручил, он и провернул, и прекрасно, каналья, провернул: сделал, знаешь, этакую щёлочку и вставной сучок… Немец бы этого ни за что не сделал» (Лесков Н. С. Расточитель). Это городской голова, 30-летний просвещённый купец приятелю рассказывает.
Джулиан Инглиш (Джон О’Хара. Свидание в Самарре), узнав, что его приятель ненавидит его, начинает искать в себе самом, когда он изменился так, что его стали ненавидеть? «В последний раз перемена в нём произошла, когда он обнаружил, что Джулиан Инглиш, хотя сам по привычке продолжал считать себя по-детски цельным, любопытным и пугливым, внезапно обрёл власть над собственными чувствами: стал способен управлять собой и пользоваться этой способностью, чтобы доставлять удовольствие и радость женщине».
То, что бог знает где и когда живший вымышленный американец всё свёл к этому самообладанию — ответ мне на нередко поражавшую меня ненависть других мужчин ко мне без видимых мною оснований. И именно она возникла, когда я, как теперь вижу, похолодев, «обрёл власть».
Паратов-Кторов у Протазанова, чтобы Лариса могла, не промочив ног, сесть в коляску, швыряет в весеннюю лужу свою роскошную шубу, по которой Лариса в туфельках переходит к коляске.
Паратов-Михалков у Рязанова с тою же целью (но на дворе осенние лужи) натужась, как цирковой атлет, поднимает задок коляски и переносит её к тротуару.
У Островского же эпизода с коляской нет вовсе, да и действие «Бесприданницы» происходит не весною и не осенью, а летом. Яков Протазанов придумал его в ряду других кинематографических ходов своей экранизации. Рязанов же отталкивался не от Островского, а от Протазанова. Но если Паратов Протазанова-Кторова был блестящим, пусть и фатоватым барином, то у Рязанова — Михалкова он предстал ломовым извозчиком.
Женщина чем-то особенно нравится, притягивает, потом понимаешь: беременная.
Там, где сильный человек совершает решительный поступок, слабый — дикий.
Чтобы быть плохим человеком, нужна смелость. Ведь надо не бояться мнения о себе как о плохом человеке. Чтобы быть хорошим человеком, нужны усилия. Надо не расслабляться ни на миг, чтобы быть хорошим человеком.
У большинства людей нет ни смелости, ни упорства, поэтому большинство — не плохие и не хорошие, а люди, со-вершающие чаще плохие или реже хорошие поступки в зависимости от обстоятельств.
17 февраля 1998
Я слишком немолод, чтобы хвататься за первую попавшуюся юбку, и недостаточно стар, чтобы в каждой юбке видеть последнюю.
Самый некрасивый возраст у мужчин — вокруг пятидесяти. Уже не мужчина, ещё не старик. Посмотрите на фото известных людей в этом возрасте — проверьте.
Любовь и похоть. Вечный спор: слитно или порознь.
Моё знание говорит, что настоящая похоть, а стало быть и потенция, не только несоединима с любовью, но и невозможна в любви. Я никогда не верил пафосу «Тёмных аллей» о любви как солнечном ударе (помню, что одноимённый рассказ формально не входит в цикл). В то, что «после»: «Он поцеловал её холодную ручку с той любовью, что остаётся в сердце на всю жизнь…» («Визитные карточки»).
Говорить о плотской любви как о духовной невозможно, глубже всех об этом сказал Толстой в «Крейцеровой сонате». Не стоит, однако, ставить плотскую любовь «ниже духовной». Просто потенция есть проявление похоти, но не любви. А осознание похоти в человеке неотделимо от сознания греха.
Любовь неотделима от самоотверженности, плотская любовь напротив эгоистична.
Общеизвестно, что у супругов, прежде всего мужа, с годами притупляется половое влечение, что обычно объясняют привычкой, привыканием. Я возражу: всем известны многолетние неразрушаемые временем и привычкой, внесупружеские половые связи. В семье же, если там всё в порядке, год от года крепнет любовь и уважение супругов друг к другу, в которой всё меньше остаётся места для проявлений похоти, которая обязана сопровождаться разноуровневыми прихотями, разнузданностью, даже насилием, и прочая, без чего самая похоть умрёт, и исчезнет потенция, и самая возможность плотской связи.
Чем более и долее любит муж жену, тем менее он может видеть возможность проделывания того, чего не может не диктовать ему плоть и фантазия, без которой опять-таки половой акт невозможен или почти невозможен.