В садах чудес

Не стану лгать, будто Ми сразу же забыл о девушке или считал, будто не совершил ничего дурного. Напротив, он часто вспоминал о ней и стремился оправдать себя, говоря, что с такой необузданной и нетерпеливой женой он никогда не мог бы сладить. Я отделывался короткими фразами, выражая свое согласие. В конце концов он сказал, что был бы счастлив узнать, что Атина вышла замуж. Но, на мой взгляд, случилось то, что случилось, и теперь он мог как угодно оценивать свой поступок, ничего уже не могло измениться.

Мы продолжали наше плавание, посетили разные острова, побывали в государстве спартиатов и на большом острове под названием Крит. Но об этом я сейчас рассказывать не буду, иначе никогда не кончу.

— А жаль, что мы об этом не услышим, — грустно заметил Йенхаров. — Разве что сами когда-нибудь побываем там.

— Может быть, и побываете, — Бата усмехнулся. — Вы живые, вам путь не заказан, — он вздохнул и продолжил, — я помню, как мы плыли домой. Наш корабль замедлил ход и величественно бороздил воды Нила. Оба мы необычайно обрадовались, увидев родной остров. Мы едва успели сойти на берег, а наши родные уже узнали о нашем возвращении и собрались на берегу. Родители обнимали нас. Помню, что пришел и отец Ахуры. Он сказал, что моя невеста ждет меня и что вечером он устраивает пир в честь моего благополучного возвращения. Затем должен был последовать еще более роскошный пир во дворце Неферкептаха, отца Марйеба. Почему-то я с тревогой ожидал встречи с Ахурой. Я даже не запомнил, когда Марйеб снова превратил большой корабль в маленькую игрушку. Но он это сделал.

В доме отца Ахуры царила предпраздничная суматоха. Забили быка. Готовили жаркое, тушеное мясо, всевозможные соусы. На вертелах жарили гусей. Теснились кувшины с вином и пивом. Стояли корзины, полные ароматными плодами. В сосудах из пористой глины охлаждалась вода. Слуги доставали из шкафов золотые и серебряные кубки, алебастровые вазы, глиняную расписную посуду. В комнатах чистили, мыли, натирали мебель особым составом, чтобы придать дереву блеск. В саду подметали аллеи. Кто-то звал хозяина — пришли музыканты и надо было распорядиться о том, чтобы накормить их.

Но во всей этой веселой суете я ощущал нечто гнетущее. И не мог понять, почему. Я сидел в комнате Ахуры, рассказывал ей о диковинках греческой земли. Я привез в подарок ей выделываемые там ткани и украшения. Но оба мы ощущали какую-то необъяснимую скованность. «Должно быть, мы просто немного отвыкли друг от друга», — пытался я успокоить себя. Я чувствовал, что и Ахура пытается найти объяснение и пробует успокоить себя, придумывая разные обыденные причины.

На пиру было шумно и весело, звучали арфы, цитры, барабаны и флейты. Девушки танцевали. И Ахура танцевала…

То, что случилось дальше, я помню отрывочно. Хорошо помню, как Ми смотрел на Ахуру. Лицо его сделалось ребячески-нежным и трогательным… Дальше…

Я помню, как я говорил с Ахурой наедине, в ее комнате. Она была такой искренне огорченной, нежной и порывистой. Она просила у меня прощения за то, что не может стать моей женой. Я ощутил в ней какую-то странную решимость, твердость и замкнутость. Прежде она такой не была. О своих чувствах к Ми она ничего не говорила. Я чувствовал свою мучительную скованность. Мне казалось, что тело мое и душа почти окаменели. Я ронял короткие фразы, говорил Ахуре, что я не держу на нее зла. После со мной долго и сумбурно говорил Ми. Он был мягок и тоже просил прощения. И его я уверял все теми же короткими фразами, что не держу на него зла и по-прежнему остаюсь его другом и слугой.

Помню шумную веселую свадебную процессию, из дома отца Ахуры ее приданое переносили во дворец. Неферкептах отвел молодой чете прекрасные, заново отделанные покои…

Я предупредил родителей через одного из слуг и отправился в противоположный конец острова, в дальнее наше поместье. Я поехал верхом, хотя верхом у нас ездили редко, предпочитали впрягать лошадей в колесницы.

— И теперь так, — вставил Йенхаров.

— Долго я прожил в одиночестве. Меня охватило какое-то безразличие, равнодушие ко всему. Я ел, спал, бродил по окрестностям, но не хотел видеть ни друзей, ни близких. В доме жили только двое слуг — пожилые супруги. Они были молчаливы и не стесняли меня.

Однажды, когда я вернулся с прогулки, слуга сказал, что меня ждет гость. Я подумал, что это кто-то из моих друзей и подосадовал. Мне вовсе не хотелось выслушивать утешения и сожаления. Но едва я вошел в комнату, как навстречу мне с циновки поднялся Ми. Он обычно не любил сидеть на полу, садился на стул, но сейчас он, должно быть, желал выглядеть смиренным, кротким. Я почти с ужасом подумал, что он снова начнет оправдываться или заговорит об Ахуре. Но он, стоя, спросил о моем здоровье, о том, охочусь ли я. Я ответил, что здоров, но пока как-то не думал о том, чтобы поохотиться на болотах на диких уток. Марйеб сказал еще что-то о наших общих приятелях. Мы пообедали вместе. Затем снова уселись в комнате на циновках. Я велел слуге принести пиво. Я отхлебнул из чашки, но заметил, что Ми не пьет.