В сетях шпионажа, или «Час крокодила»

Я расплатился и на время покинул вайнштубе. Когда я снова вернулся туда, за окном уже шелестел дождь и погромыхивало. Рольф встретил меня у входа в зал.

— Впускаю только рыжих, — похвастался он.

— Ты умный человек, шеф, — похвалил я его. — Принеси-ка мне форелей и бокал легкого вина.

Заняв место в дальнем углу зала, я осмотрелся. Прямо передо мной маячил рыжеватый затылок Отто, любезничавшего со своей пассией. За другими столиками сидело еще несколько рыжих. Две дамы были явно крашеные. Вскоре появился Клюге, полный, вальяжный сорокалетний сангвиник. У входа он притормозил, вытирая носовым платком пот с лысины, покрытой рыжеватым пухом, незаметно озираясь и оценивая обстановку. Затем проследовал к свободному столику, бросив на ходу таперу: «Bitte “Berliner Luft”, Meistre!»[12] При этом он фамильярно подмигнул Гизе, которого видел впервые. Тот, привыкший ко всему, поднял руки над клавиатурой, и зал от плинтусов до плафона заполнила бравурная, ликующая мелодия. Отто оглянулся и обратил внимание на Клюге. Игра началась.

Нормальная агентура не любит, когда оперработник наблюдает за тем, как она выполняет задание. Но Клюге был артистом своего ремесла. Он нуждался в публике, и этой публикой должен был стать я. Агент работал талантливо. Он все сделал на уровне мировых стандартов. Я ушел домой, когда Клюге уже пил на брудершафт с Отто, а девица последнего хохотала, задыхаясь и повизгивая от острот агента.

Клюге позвонил мне на следующее утро и сказал только одну фразу: «Die Sashe ist gelaufeu!» На русском это означает нечто среднее между «дело в шляпе» и «процесс пошел». Забегая вперед, скажу, что разработка, начатая в Клубе журналистов, завершилась через год вербовкой источника информации на Западе.

А я спустя пару дней навестил Рольфа в его заведении. Кельнер был хмур и обслуживал меня подчеркнуто официально.

— Ты чем-то недоволен, шеф? — полюбопытствовал я.

— Скажи по-честному, для чего тебе понадобилась вся эта канитель с рыжими? — спросил он.

— Ах, ты вот о чем! Это был обычный розыгрыш. Ничего более. Прости, если обидел. Кстати, я принес тебе кое-что. Вот, взгляни-ка. Механическая бритва. Незаменимая вещь в твоем бунгало, где, если я не ошибаюсь, нет электричества.

Рольф принял подарок и рассыпался в благодарностях.

Людоед

Транспортный «юнкерс», набрав многокилометровую высоту, крался над безбрежным лесным морем Русского Севера. Стояла темная зимняя ночь. Шел декабрь 1941 года.

В пассажирском отсеке самолета сидели лейтенант абвера Хюбель и пятеро его подопечных, завербованных в лагерях для советских военнопленных и прошедших специальную подготовку в одном из учебных центров немецкой военной разведки. Это была диверсионная группа, перед которой поставили задачу хотя бы на короткое время вывести из строя Транссибку в районе Шарьи. По ней перебрасывались к осажденной Москве дальневосточные и сибирские дивизии.

Хюбель был бодр и то и дело отпускал мажорные шуточки, стремясь поднять дух у хмурых сосредоточенных парней с пристегнутыми парашютами, которым через минуту предстояло провалиться в холодную неизвестность.

Командир экипажа обеспокоенно поглядывал на приборную панель: горючего осталось мало, едва хватит на обратный путь, а штурман все колдовал над картой.

— Мы над целью, — доложил он наконец.

— Слава богу! Приступайте к десантированию.

Штурман и второй пилот направились в пассажирский отсек. Трое русских, перед тем как шагнуть в черную дыру открытого люка, матюкнулись, четвертый перекрестился, пятый медлил, судорожно вцепившись в скобы, приваренные к фюзеляжу.

— Ты что?! — заорал лейтенант.

— Боюсь.

Это был самый сообразительный и хитрый из агентов. Из-за ранней седины он получил кличку Серый. Как раз ему и надлежало возглавить группу.

Хюбель дал знак штурману и второму пилоту. Те отодрали пальцы Серого от скоб, а лейтенант мощным пинком под зад вышвырнул русского из самолета, после чего захлопнул люк. «Юнкерс» лег на обратный курс.