В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть

– Тут ты им даже польстил – не дотягивает, но оставим этот вопрос… А проблема в том, что ученые, придерживающиеся теории усиления разума, все делают не так. Они повсюду кричат: настанет день, и мы сможем просто взять органический мозг человека, отсканировать его и перенести данные в кремниевые компьютерные мозги, разорвав жизненный цикл.

– И что не так?

– Да ничего не выйдет!

– Так и не должно выйти прямо сейчас. Наверняка это просто вопрос времени.

– Нет, я имею в виду, что в принципе ничего не выйдет. Это невозможно теоретически.

– Ты-то откуда знаешь?

– Речь идет о копии. «Бессмертный» кремниевый мозг, о котором столько разговоров, – копия биологического. У него будет доступ к воспоминаниям оригинала и возможность жить вечно, но этот самый оригинал – ты, например – все равно рано или поздно умрет. Может быть и хуже: процесс переноса способен уничтожить органический мозг, и тогда ты умрешь в процессе. Я называю это Проблемой загрузки данных.

– Ага! Так ты поэтому вчера зудел мне, что капитан Кирк умирает каждый раз, когда его телепортируют с «Энтерпрайза»?

– Да! Это ведь то же самое. Транспортер сканирует тело, расщепляет его, передает сквозь пространство необходимые данные и потом воспроизводит отсканированный материал на планете.

– Я вообще-то тоже смотрел «Звездный путь»…

– Даже когда я был ребенком, мне было очевидно: каждый раз они получают копию Кирка. Если бы они не расщепляли оригинал, в итоге получилось бы два капитана: один – на корабле, второй – на поверхности планеты. Собственно, в одной из серий так и произошло. Так что даже сценаристы понимают: Кирка и его команду убивают в каждой серии.

– Дорого, наверное, постоянно заменять такую толпу актеров…

– Ой, смотри! Пеликан!

Ки-Уэст очаровал нас обоих. Даже терминал автостанции выглядел куда лучше, чем привычные автовокзалы. Еще в начале пути мы обнаружили одно из скрытых преимуществ путешествий автобусами компании Greyhound: их станции располагались всегда в самой дешевой (то есть бедной) части города. А вот памятники и достопримечательности, наоборот, в самой дорогой (то есть богатой). За одну прогулку от автовокзала к туристическим местам можно было исследовать весь экономический потенциал места, куда мы прибыли.

– Где все бездомные? – поразился Энтони. Восклицание его относилось к незабываемому визиту в Вашингтон, где мы провели большую часть дня, осматривая Белый дом и мемориал Линкольна, но к вечеру оказались в трущобах – или районе, который казался ими двум парням из Уимблдона.

– Я тогда как раз откусил кусок бургера!

– А потом выплюнул, хотя это было совершенно не обязательно.

– Да он мочился у окна кафе в сантиметре от моего лица!

Спустя несколько часов мы выбрались с окраин в Старый город, и я почувствовал, что постепенно влюбляюсь.

– Знаешь, я бы мог здесь жить.

Местные жители настаивали на том, что надо как следует изучить их прекрасный остров, и одолжили нам яркий велосипед-тандем. На нем мы добрались до гавани и теперь думали, не заглянуть ли в «Неряху Джо», где так часто бывал Хемингуэй.

– Я бы точно хотел жить в Штатах.

– А тебе не придется тогда выучить еще и все законодательство США?

– Да я юриспруденцией занимаюсь только ради мамы. Пусть верит, что у меня есть запасной план. На самом деле моя страсть – опера. И работать я собираюсь там.

– Да, точно. Ты прав. Ты любишь оперу. Уверен, ты стал бы отличным адвокатом высшей категории, но импресарио ты будешь просто великолепным и неизбежно выберешь оперу, а не «более практичную сферу». Так гласит мой новый Закон логики и любви.

– Какая милая аллитерация. И что гласит закон?

– Он суммирует мои наблюдения на устройство вселенной. Я верю, что это один из незыблемых неписаных законов, описывающий процесс принятия судьбоносных решений. Логика помогает нам продержаться, но, когда дело доходит до открытого противостояния, истинная любовь всегда побеждает.

Спустя семь недель после возвращения обратно, в объятия бесконечного и жаркого английского лета, мама и папа погрузили в нашу машинку меня, множество коробок и дорожные сумки, – а потом мы вместе отправились в Южный Кенсингтон, где (весьма удачно!) располагался Имперский колледж науки и технологий.

В порыве триумфального бунтарства (а также, по словам моего бывшего декана, «триумфальной глупости») я отказался от поступления в Оксфорд или Кембридж, выбрав Имперский колледж. Шаг это был совершенно логичный: больше ни один университет в стране не мог предложить полноценный бакалавриат по информатике. Я твердо верил, что за компьютерами будущее; мой декан и, по его мнению, «любой, у кого осталась хоть капля разума», так же твердо верил, что такое вопиющее пренебрежение неписаными законами Истеблишмента (ведь я отвергал блага Оксбриджа!) – «предательство школы, родителей и в первую очередь самого себя».