В шаге от вечности

Воздух имел привкус металла и резины, а может, пластика. Снимать шлем Эшли Стивенсон, лейтенант военно-космических сил Корпуса мира ООН (по-английски ее звание звучало как “first lieutenant”), пилот воздушных и заатмосферных судов — не торопилась. Надо было сначала выяснить наличие и состав атмосферы в отсеке.

Она привычно скосила глаза.

«Нет данных».

Для знакомой обстановки в «челноке», как они звали корабль, чего-то не хватало.

Ну да, «оболочка»! Ее не было.

Конечно, на борту Д-реальность была далека от того многоцветья, которое можно увидеть на Земле. Ни рекламы, ни моря ссылок. И у других членов экипажа в профилях не было никаких личных данных, кроме некоторых показателей здоровья. Коммуникация с поверхностью и вовсе была заблокирована и проходила только через терминал командира. Никакой лишней информации, только технические характеристики приборов и правила их эксплуатации. Кое-какие информационные ссылки можно было открыть, но в очень урезанном виде. И не из «Ультрапедии», а с базы данных на борту.

Но сейчас не было ничего из этого. Ярлыки к приборам, красные пометки командира, желтые заметки, которые она сама себе оставила — Д-реальность исчезла полностью и не включалась. Зрение не казалось ей урезанным только потому, что она и на Земле «оболочку» не любила. А в Академии их учили обходиться без «оболочки», как экипажи в прошлом веке, во времена легендарных аналоговых приборов. Для этого на корабле все системы отображения данных дублировались — и кроме линз в глазах членов экипажа и переносных «очков» выводились на обычные мониторы. Но сейчас ни один из них не горел. И «линзы» тоже почему-то не давали ночного зрения. Хотя в них был крохотный источник инфракрасного излучения, с помощью которого можно было видеть предметы даже в полной темноте.

Но слабый свет откуда-то шел.

Эшли три раза постучала указательным пальцем по подлокотнику. Там должен был визуализироваться пульт. Но голограмма не появилась.

«Фонарик, — вспомнила она. — В этом гребаном костюме встроен фонарик. И у него есть обычная кнопка. Может, заработает».

Кнопка была на запястье, примерно там, где пижоны носят часы.

Щелк! И полумрак отступил. В луче света, который вырывался из налобного фонаря, видимы стали все темные углы помещения («отсека» — поправила себя женщина). Она сменила режим, и теперь концентрированный пучок света падал туда, куда был направлен ее взгляд.

Тут же Эшли заметила, сколько в воздухе болтается предметов и сора, мешая зрению. В луче яркого света неподвижно висела пыль и обломки — несколько крупных и куча мелких.

Увидела она и второе противоперегрузочное кресло и фигуру, которая безвольно развалилась в нем. Двигаясь, как учили, будто переплывая реку, Эшли полетела вперед, слегка отталкиваясь от выкрашенной в серый цвет переборки. Ей понадобилось две секунды, чтоб преодолеть расстояние, отделявшее ее от второго кресла. Она остановилась и посветила фонариком в лицо сидящему. Он был невысокий, поэтому ошибки в том, кто это, быть не могло. Хотя это кресло принадлежало не ему.

Бортинженер и оператор систем вооружения, капитан Гарольд Синохара гермошлема на голове не имел. И дыхательной маски тоже. Эшли подумала, что он мертв, настолько тот был неподвижным. Его глаза были скрыты под линзами непрозрачного окулярного сенсора, напоминающего солнечные очки. И не ясно было, закрыты они или открыты.

Внезапно его рука дернулась. Он снял «очки» на мгновение, и пристальный взгляд заставил женщину вздрогнуть.

— Лейтенант Стивенсон, не светите мне в лицо, — произнес офицер, щуря и без того узкие глаза. — Я провожу диагностику. Сейчас закончу, и сможете доложить по форме.

Это все равно, что сказать «отстаньте!», оставаясь в рамках корректности.

Но, по крайней мере, он обратился к ней вежливо. На «вы». Как она смогла это определить, если он использовал английский язык, где церемонная словоформа “thou” исчезла много веков назад? А не японский, где есть куча различных форм вежливости. От дружеской до холодной и церемонной. Где, как она слышала, есть даже формы речи, которые может сказать только женщина или только в адрес женщины.

Все просто — даже когда он говорил на английском, Гарольд Синохара сильнее выделял прагматику высказывания, чем требуется. Вот и сейчас его фраза звучала предельно формально и жестко, хоть и вежливо. Эшли даже расхотелось говорить, что приблизилась она с целью проверить, жив ли он.

Она сразу уменьшила яркость. Помещение опять погрузилось в полусумрак.

«Чертов андроид. Я бы сказала, что о тебе думаю, если бы так не болела моя башка».

Тем более она сама — надо быть честной — беспокоилась о нем скорее как о члене команды, а не как о живом человеке.

Эшли уже чувствовала, что что-то пошло не так. И что от бортинженера во многом зависит, вернутся ли они на Землю. А что же случилось с командиром?

— Да сэр, — в тон ему ответила она. — Если нет более неотложных задач, позвольте мне пока заняться уборкой, сэр. Эти предметы могут попасть кому-нибудь в глаз.