В шесть вечера в Астории

Что это я выражаюсь такими безличными фразами, не нахожу ни единого сколько-нибудь сердечного слова, когда роли переменились — впервые в жизни! — и Мерварту нужно что-то от меня? Если я правильно читаю по его лицу, словно стянутому болезнью, — нет, Мерварт ничуть не боится смерти, как, впрочем, все люди, чья жизнь действительно имеет великую ценность; Мерварт боится, как бы у него не отняли смысл жизни! Насколько легче ему стало, когда именно во мне он нашел опору!

— Мне очень не хотелось бы, пан профессор, чтобы вы приняли это в виде некоей компенсации, некоего торга по принципу «ты мне, я тебе». Нет, я все равно обратился бы к вам в ближайшие дни с этим предложением, так что теперь я просто пользуюсь случаем избавить вас от моего вторичного посещения. Не расширить ли наш стационар, образовав небольшое отделение специально для опухолевых заболеваний, я имею в виду лейкозы вообще? Не отрицаю, разумеется, эти новые места в лечебном смысле находились бы исключительно в моем подчинении… Что вы скажете на это?

Мерварт опешил. Посмотрел на часы, из стеклянной трубочки, лежавшей на столе, отсыпал в ладонь какие-то пилюльки, запил их минералкой. Встал; заметно было, что он хочет пройти пружинистым шагом, но сказывалась физическая слабость. Дойдя до окна, вернулся на место.

Вот теперь будет интересно. По предварительному зондажу я отлично знаю, что вы не одобряете эту идею, дорогой профессор. Но теперь вы на распутье: как быть? Уступить, вопреки своему убеждению, человеку, который вам очень нужен, или стоять на своем, тем самым рискуя загнать просителя в лагерь оппозиции?

— Вы полагаете, успехи нашего института в этой области настолько высоки, что оправдывают открытие такого отделения? Когда лечение этих болезней осуществляется в целом ряде клинических больниц? И потом: о реорганизации нашего стационара путем пристройки нового помещения не может быть и речи; следовательно, решать этот вопрос придется только за счет количества прочих коек и даже за счет лечебного процесса вообще. Пришлось бы ликвидировать другие лаборатории или рабочие места, что означало бы еще больше стеснить сотрудников, и без того размещенных не так уж просторно…

— То есть, если я правильно понял, вы никоим образом не склонны принять мое предложение.

Мерварт поглядел в лицо Мариану — прямо и в то же время с сожалением.

— Если я хочу объективно защищать интересы института в целом — не склонен.

«Вот я снова спускаюсь по спирали», — пришла Мариану мысль уже на лестнице, и он второй раз отверг такой образ. Шляпу долой перед вами, мой благодетель и давний меценат… Мало кто на вашем месте занял бы такую позицию — и это после нашего с вами довольно одностороннего разговора…

Я обещал защищать Мерварта на ученом совете и на парткоме, кое-кого из членов которого Пошварж мог привлечь к своему замыслу, преувеличивая серьезность болезни шефа. Предчувствую, Пошварж не станет откладывать дело в долгий ящик. Очередные заседания того и другого органа запланированы на дни, совпадающие с конференцией защитников мира в Хельсинки…

Зайдя в свой служебный кабинет, Мариан поднял трубку телефона. В сложных ситуациях необходимо хладнокровно установить очередность дел по степени их важности. В данном случае, без всякого сомнения, первоочередным является дело Мерварта. Поездка же в Хельсинки, после года, проведенного в США, не так уж привлекает, можно обойтись и без нее. Тем более что это, разумеется, не последняя возможность повидать страну тысяч озер и познакомиться с выдающимися деятелями международного движения за мир, среди которых много крупных ученых…

— Очень сожалею, пан секретарь, но мне придется отказаться от участия в хельсинкской конференции, хотя я и обещал. Но важные дела на работе…

— Конечно, весьма жаль, товарищ доцент. Нам очень нужно было бы ваше выступление как специалиста именно теперь, когда Америка все еще угрожает человечеству своими ядерными испытаниями…

Первый же человек в белом халате, кого встретил Мариан, направляясь в свою лабораторию, оказался Пошваржем.

— Не зайдешь ко мне на минутку? Мариан последовал за ним в его кабинет.

— Полагаю, за месяц после возвращения ты уже полностью акклиматизировался и проблемы родного института снова начали тебя интересовать.

— Они не переставали меня интересовать и в Денвере, хотя от вас ко мне доходили лишь скудные и запоздалые вести.

Судя по тону Пошваржа, его ревность ко мне за американскую стипендию уже испарилась без остатка.

— Не стану долго ходить вокруг да около: люди смертны, но медицина вечна. И хлопот с проблемой поколений — которая тоже вечна — не избежать даже самым знаменитым. Нынешняя молодежь придерживается вольных нравов, плохо учится, относится к старшим без должного почтения и без меры привержена вину, Знаешь, кто это сказал?

— Знаю. Сократ. (На истории меня не поймаешь!)