В широком прокате

Однако я всегда опасалась этого. Почему-то внутри жила уверенность, что, оказавшись в одном фильме, мы можем утратить какую-то важную часть наших отношений. Взгляды на актёрство у нас были схожи, но вдруг, увидев друг друга на творческом поле боя, мы, например, будем разочарованы тем, на каком уровне находится каждая из нас? Смешно думать, что съёмки могут разрушить настоящую дружбу. И всё же мне не хотелось ни показывать Джен эту свою сторону, ни видеть подругу в рабочем процессе. Некоторые отношения лучше не опошлять работой.

Правда, Питерс меня в этом предположении не поддерживала. Она говорила, что не боится совместного творческого процесса и что даже хотела бы поработать со мной, чтобы узнать, как она выразилась, «вправду ли ты так бесподобна или все тебе просто льстят».

И, похоже, настал момент, когда нам придётся сосуществовать на съёмочной площадке. Осознав высокую вероятность такой перспективы, Джен ухмыльнулась мне.

– Послушай, – говорил Дэвид, – а может, нам попробовать снять «догму»?

– «Догму»? – с сомнением уточнила Лола. – Ты имеешь в виду «Догму 95»9?

Молчание.

– Мы, конечно, не сумеем соблюсти все правила «обета целомудрия», – голос Штильмана стал как будто спокойным. – Придётся работать в павильонах. Да и освещение всё равно нужно будет выставлять. Но мне кажется, что условия, в которых мы оказались, в целом располагают к работе в этом направлении.

– Если мы стеснены обстоятельствами, это не значит, что нужно вовсю пользоваться чужими идеями, – возразила сценаристка. – Всему своё время. А время «Догмы» ушло. Этим уже никого не удивишь.

– Да? – хладнокровие снова предательски покинуло режиссёра. – Тогда, может, предложишь что-то оригинальное? Правда, пока я не услышал от тебя ничего конструктивного. Ни одного приличного замысла. Ничего!

– Я знаю, за что ты злишься на меня, – выдавила из себя Андерсон.

– Я не злюсь на тебя. У меня просто такой темперамент.

– Нет, ты злишься, – настаивала она. – Ты психуешь, потому что в прошлом году я увела Оскар за сценарий у тебя из-под носа. И в этом году мы оба опять номинированы. И ты знаешь, что премию снова присудят мне.

– Бред! Меня не интересуют премии.

– Нет, милый, это меня они не интересуют. А для тебя-то весь этот тлен как раз имеет значение. Но вот парадокс: их жаждешь ты, а получаю я. И знаешь, почему? Не потому, что мир несправедлив. Ты замечательный режиссёр, но сценарии у тебя хромают. Тебе не стоит их писать самому. Но разве у тебя достанет сил признать это? Разве твоё эго позволит тебе заняться реализацией чужой идеи? Вот и сейчас ты делаешь то же самое. Ты хочешь всё повернуть по-своему.

– Потому что ты необъективна, – мужчина наконец ответил на тираду Лолы.

– Искусство и не должно быть всегда беспристрастным и объективным. Иначе оно рискует превратиться в какую-нибудь точную науку. Творчество по своей сути субъективно, разве нет?

– То есть, по-твоему, я должен молча принимать навязывание личных вкусовых предпочтений и бесцеремонное вмешательство в художественные решения?

– Я не это сказала. Тебе следует слышать кого-то, кроме себя. Хоть иногда.

– Чёрт, мы пропустим церемонию, – шепнула Лиз, запоздало сообразив, что Оскар будут вручать всего через две недели и вряд ли нам удастся к четвёртому марта выйти отсюда.

– А вы номинированы? – осведомился Максим.

– Нет, – дуэтом откликнулись мы.

– Тогда ничего страшного.

Я уже начинала привыкать к тому, как этот парень по-философски ко всему относится.

– Меня пугает другое, – призналась я. – Эти двое могут месяцами так спорить. Что нам делать всё время, пока они пишут сценарий?

Взглянув на расширившиеся от ужаса глаза Джен, я пожалела о своём вопросе.

– А что тут можно сделать? – Северин развёл руками. – Главное, забыть о том, что мы заключённые. И использовать весь этот период для работы над собой. Нужно держать своё тело в форме. И разум. Заняться саморазвитием. Научиться тому, чему хотели научиться, но у нас вечно не хватало времени.

– Ты так запросто об этом говоришь, – с изумлением проговорила Питерс.

– Девчонки, вы считаете, что мне не страшно? У меня мама в Челябинске с ума сходит, не зная, живой я или нет. Такая злость накатывает, как подумаю. Хочется разорвать тут всех. Но что толку? Вон я полез в драку – и что из этого вышло? Досталось вашему другу. Надо, как говорится, расслабиться и получить удовольствие. Я верю, что они нас отпустят.

– Ты же собирался участвовать с нами в побеге, – напомнила я.

– Да это я так, к слову.

Слева от нас послышался гул мужских голосов. Я повернулась в сторону шума, и в этот самый момент по проходу, перпендикулярно расположенному к коридору, в котором мы сидели, прошагало двое парней. В одном из них я узнала Энрике.

Решение догнать охранника пришло мгновенно. Бросив короткое «я сейчас» Джен и Максу, я встала с пола и понеслась вслед за парнями. В глазах своих товарищей я, должно быть, выглядела будто ополоумевшая фанатка, заметившая своего кумира. Усилилось это впечатление после того, как я повернула налево и крикнула в половину мощи своего голоса:

– Энрике!