За сутки до этого в одном из офисов киностудии «Lagurus Entertainment», которой Штильман и Вишневски продали права на фильм, собрались все, кто назавтра должен был дать десятки интервью. На этой встрече пиар-менеджер нашей картины Скотт Финнеган инструктировал режиссёра, сценаристку, актёров и ещё некоторых членов команды, как следует себя держать перед представителями печатных и интернет-изданий, на какие вопросы отвечать и какие моменты лучше не комментировать.
С момента освобождения акулы пера никому из нас не давали жизни. Каждый день журналисты предпринимали попытки связаться с нами, напрямую или через агентов и ассистентов. Однако с самого начала мы договорились, что будем хранить молчание, и, насколько мне известно, никто из бывших пленников этой договорённости не нарушал. Правда, таблоиды пестрили заголовками об откровениях одного из членов съёмочной группы (имя предусмотрительно не называлось), но все прекрасно понимали, что клевета исходит либо от самих репортёров, либо от купленных Заказчиком «инсайдеров» (убеждена, негодяй продумал и это).
– Ведите себя достойно, не срывайтесь на них и придерживайтесь единой версии событий, – занудствовал перед нами пиарщик.
– Какой ещё версии тут можно придерживаться, если мы говорим правду? – недовольно проворчал Джо Фрейзер. Тон его голоса как нельзя лучше выразил всеобщее усталое раздражение из-за того факта, что каждый второй считал нас обманщиками.
– Да, разумеется, – поспешил согласиться Финнеган. Но лёгкая растерянность во взгляде выдала мужчину: он тоже нам не верил. – Старайтесь говорить побольше о самом фильме, своих персонажах, касайтесь технических аспектов съёмок и избегайте всего, что связано с обстоятельствами, в которые вы попали.
Подобные советы каждый из нас вполне мог дать себе сам.
Но у этой встречи был один бесспорный плюс: с большинством пленников я увиделась впервые за полтора месяца. До этого я встречалась лишь с Джен, Полом, Хейли и Гарри, который по очевидным причинам перебрался теперь в Голливуд. С теми же, кто находился в других странах (как Эмили или Макс), мы иногда созванивались. На этом контакты с моими собратьями заканчивались.
И теперь меня захлестнуло невероятное чувство общности: я вновь встретила людей, с которыми вместе прошла через нечто особенное – что-то такое, чего не могут понять даже наши близкие. Я будто обрела своих родных, хотя не могу похвастаться, что так уж много общалась в плену, например, с Марком Вонгом или Кармен Растрелли. Это воссоединение, кроме всего прочего, принесло ощущение облегчения, и не одной мне.
«Есть люди, которые переживают сейчас то же, что испытываю я. Значит, я не так одинока. Значит, кто-то может понять мои чувства. Значит, всё не так уж страшно», – таковы были мои мысли, когда я ехала домой после собрания. И грядущий пресс-день не казался таким опасным, как прежде.
***
***