В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков

Он умер сгоряча или погублен ленью.А если он живет, то преданный забвенью.Как к женщине, к себе питал он вожделенье.Был обделен родным углом,Шел против ветра, напролом,Был острословом и шутом,Намешано немало в нем.

И все вразброд, все кувырком:Богатство – с тощим кошельком,Прилив душевных сил – с отливом,Пыл – без огня, порыв – с надрывом.Мудрец – семь пятниц на неделе,Глуп на словах – но не на деле,Любил он очень слово «очень».В корявых строчках был он точен.

………………………………………Был лжив – но только правдой жив.С собою сходства не нажив,Жил, равнодушье заслужив,Днем спал, с тоски глаза смежив.Гуляка праздничный – и праздный,Шатун, бродяга несуразный…

Был холоден – но мог вскипеть,Рыдал – не мог слезинки выжать,Терпенья не имел – терпеть,И умер он, желая выжить,И жил, желая умереть.Лежит он бессердечным прахом:Успех – сполна, провал – с размахом.«Эпитафия». Перевод В. Орла

Вся эта гремучая душевная смесь не терпит гладкой упорядоченности. Она взрывается, выплескивается, взламывая и дробя ритм, синтаксис, самую мысль разговорными перебивками, возвратными ходами, пропусками связующих смысловых звеньев, назывными перечислениями-вскриками вместо последовательно развертывающихся периодов. Вольность обращения Корбьера с устоявшимися просодическими правилами смущала иной раз даже тех, кого не заподозришь, как перекликавшегося с ним Лафорга, в особо послушном чистописательстве. Но так было лишь до рубежа XIX–XX вв. – пока во Франции не приучились считать обязательным для стихотворчества только одно правило: соответствие строя высказывания неповторимости высказываемого.

Улыбающееся упадочничество

Жюль Лафорг

Жюль Лафорг (1860–1887) среди «прóклятых» – единственный, кто не сторонился кружка, участники которого гордо приняли предназначенную их уязвить кличку «декаденты», а к ним примыкал.

Родом Лафорг был из Монтевидео (Уругвай) и учился в городе Тарбе в Пиренеях, прежде чем попасть в Париж. Свести концы с концами, зарабатывая пером, здесь не удавалось, зато подвернулся случай поступить домашним чтецом к матери кайзера, и Лафорг шесть лет пробыл в Гер мании, где увлекся мрачной в своих приговорах жизни как суете сует философией Шопенгауэра; во Францию он вернулся за год до смерти от скоротечной чахотки.

Жюль Лафорг. Рисунок Горвеля

Рисованной заставкой к сочинениям Лафорга – как прижизненным: «Заплачки» (1885), «Подражание богоматери нашей Луне» (1885), так и посмертным: «Цветы доброй воли» (1900), «Рыдание Земли» (1901) – могла бы послужить мелькающая там повсюду маска-автопортрет клоуна с печальной улыбкой. Он грустен томительно, беспросветно, будучи раз и навсегда уверен, что его жребий – заведомое поражение. И тем не менее, стесняясь своего заразительного уныния, застенчиво пряча ущербную ранимость, он старается постоянно подтрунивать и над собой, и надо всем подлунным миром. Игра зеркал – удрученности и самоиздевки – смягчает чересчур едкую горечь и начиняет шутку жалобой. Усмехающееся упадочничество Лафорга отправляется от вечно гложущего личного злополучия, но обычно получает вселенский, космический размах. И тогда тщета собственных бескрылых упований предстает еще смехотворнее, еще плачевнее: