В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

Пока армия продолжала свои попытки удовлетворить на полях сражений неослабевающий аппетит своих военных лидеров, фельдфебели и унтер-офицеры стали играть все более важную роль в руководстве боевыми силами. Но становой хребет армии составляли вечные «старики-ефрейторы», многие из которых стали унтер-офицерами.

Бытовала шутка, отражавшая общую атмосферу и место, которое занимали фронтовики на Русском фронте. Предположим, победоносные армии возвращаются с Востока, и по этому случаю в Берлине устраивается грандиозный парад. За марширующими колоннами наблюдают тысячи зрителей, выстроившихся вдоль Унтер-ден-Линден, и под Бранденбургскими воротами проходят великолепные ряды войск во всем своем величии. Впереди всех едут генералы и их штабы в ослепительно сверкающих штабных автомашинах с развевающимися полковыми знаменами. Сразу за ними следуют командиры соединений, сопровождаемые своими штабистами, с блестящими наградами на груди, с форменными саблями на боку. Позади них катят грузовики связистов, снабженцев. Потом выходят батареи полевой артиллерии, тяжелые пушки тащат вездеходы и упряжки выхоленных лошадей, у которых вся сбруя начищена до блеска и находится в совершенном порядке. Всю процессию возглавляет рейхсмаршал Геринг, одетый в великолепный белый мундир, окантованный малиновым цветом и золотом. С шеи на грудь свисает Железный крест с дубовыми листьями. Все его окружение для большего эффекта посажено в вездеходы.

Парад заканчивается, музыка в конце концов стихает, и толпа, получившая надлежащее впечатление, начинает расходиться. И тут на отдалении от величественного парада в поле зрения появляется оборванный солдат — один из извечных ефрейторов. Его потрескавшиеся и изношенные сапоги свидетельствуют о расстоянии, которое он прошагал из степей России. В изорванной и выцветшей форме, дополненной кусочками русского военного снаряжения, он щеголяет недельной давности щетиной и нагружен противогазом, шанцевым инструментом, котелком, плащ-палаткой, винтовкой и ручными гранатами. Потертые и измятые боевые ленточки, приколотые к мундиру, говорят о многочисленных боях и ранениях, им полученных. На подходе к Бранденбургским воротам его останавливают и спрашивают, какой вклад он внес в победу. Он качает головой, лицо выражает замешательство, и следует ответ: «Никс понимаю!» Он, единственный уцелевший из разбитых пехотных полков, сражаясь в течение долгих лет на Восточном фронте, забыл немецкий язык.

Старые ефрейторы в случае ранения или, реже, выхода из строя по болезни изо всех сил стараются избежать отправки в запасную роту или в другую, вновь формируемую часть. По своему опыту они знают, что у них больше шансов выжить в своей старой части, где все знают друг друга и знают, от кого зависит их жизнь. Отдельные части были укомплектованы из офицеров и унтер-офицеров, вместе за долгие годы на фронте испытавших лишения и страх, и для них то, что они вдруг оказались оторванными от привычного окружения и знакомых лиц, могло произвести травмирующий эффект. При каждой потере испытанного в сражении бойца часто эту брешь можно заполнить лишь персоналом из тыловиков, штабистов или частей люфтваффе, у которых либо малый, либо вообще никакого боевого опыта службы в пехоте. И когда сокращались ряды старых ветеранов-ефрейторов, соответственно, росли потери среди молодых солдат.

Как-то вскоре после того, как нас сменили на передовой, к нам прислали группу резерва. Какой-то фельдфебель привел солдат в их новую роту, и, как обычно, я побеседовал с новичками, спросив у каждого из них имя, профессию, чем занимался в прошлом и т. д. Среди них было четыре солдата из Эльзаса, и один, невысокий крепкий ефрейтор, смутно показался мне знакомым. До меня вдруг дошло, что это тот самый «кухонный бык» из запасного батальона, где я получил основную подготовку, будучи новобранцем.

Я спросил его, служил ли он когда-либо в противотанковой роте в Дармштадте, и он с радостью ответил: «Да, господин лейтенант!» Далее я попросил его зайти потом ко мне в штаб роты. Он прибыл в назначенное время, одетый по полной боевой форме, включая противогаз и шлем. Поначалу я дал ему расслабиться, заведя легкий разговор, а потом поведал ему, что в прошлом я был рекрутом под его командой. Он тут же превратился весь во внимание, а на лице появилось выражение боли, когда я стал вспоминать о многочисленных случаях преследований и устных оскорблений, которые мы с товарищами испытали во время его опеки.