В степях донских

— Разрешите! — Подтелков вскочил, решительно выпрямился. — Я все объясню. Вы спрашиваете, чего мы хотим? Извольте! Это атаман Каледин и все вы неказачью политику ведете! Это вы развязываете братоубийственную войну! По-вашему, это казачья политика, чтобы казака опять, как в пятом году, посылать убивать рабочих, сажать им на шею буржуев, которых вы в Новочеркасске пригрели. За то, что отцы-звери убивают своих сынов, стоящих за большевиков, жаловать их урядниками, вешать им медали — по-казачьи это? Ваши есаулы Чернецов, Лазарев расстреливают десятками, сотнями шахтеров, измываются над крестьянами — это по-казачьи? А мы за трудовой народ! Вместе с трудовым народом гибли в окопах, вместе и новую жизнь добывать будем... Если вы за народ, откажитесь от власти, передайте ее народу, и никакой братоубийственной войны не будет.

Горячились, доказывая каждый свою правоту. Много раз Кудинов выходил в коридор, советовался с Щаденко, и тот, оживленно жестикулируя, разъяснял бессмысленность затеянного маскарада.

А спор все продолжался. Выступил Кривошлыков, ему возражал Бирюков. Десятки раз вскакивал и, возмущенно бася своим могучим голосом, парировал наскоки противника возмущенный Подтелков. И только когда, коптя, испуганно  замигали лампы, досасывая остатки керосина, а за окном забрезжил январский рассвет, обе стороны решили прекратить бесполезные переговоры. Хитрый, рассудительный Агеев сам внес это предложение. В конце концов, думал он, ночь потрачена не зря. Подготовлена почва для того, чтобы заманить ревкомовцев в Новочеркасск.

— Надеюсь, мы ссориться не будем? — устало улыбаясь, спросил Агеев у Подтелкова. — Наш перерыв связан с разногласиями. Разойдемся, успокоимся, улягутся страсти — и все обдумаем, чтобы собраться снова.

Подтелков неопределенно пожал плечами:

— Ревком не возражает против мирного разрешения возникшего конфликта. Мы всегда выступали против гражданской войны.

— Вот и прекрасно! — подхватил живо Агеев. — Значит, переговоры прерываются временно и будут скоро продолжены. Я предлагаю встретиться в Новочеркасске, так сказать, в центре, где мы могли бы успешнее разрешить все разногласия. Там могут присутствовать все члены правительства, сам атаман.

Агеев говорил наигранно спокойным тоном, но в голосе словно звучал вызов: «Если вы уж такие храбрецы — от имени всего казачества выступаете, власть взяли, — то посмотрим, хватит ли у вас смелости явиться в столицу Дона!»

Понимая это, Подтелков решительно отрезал:

— Когда вы прикажете прибыть в Новочеркасск?

— Дата вашего приезда требует согласования.

— Донревком готов для переговоров в Новочеркасске.

А в коридоре Щаденко решительно требовал прекратить эту говорильню и ни в коем случае не соглашаться на поездку.

— Это безумие, пустые надежды! — горячился он. — Перемирия никакого не может быть! Неужто не понятно, чего хочет Каледин?

Проводив делегатов, Подтелков вступил в спор.

— Ну ты, брат, сгущаешь краски, — заявил он, — я тоже не против применения силы, где она необходима, но зачем же искусственно разжигать гражданскую войну? Мало тебе крови?

В голове Подтелкова глубоко сидела идея о братской  казачьей солидарности, возможности договориться с врагами революции мирным путем. Как известно, много позже ему пришлось поплатиться жизнью за эту слепую веру.

Вскоре делегация ВРК — Подтелков, Кривошлыков, Кудинов, Лагутин, Скачков — отправилась в Новочеркасск.

Как и следовало ожидать, переговоры ничего не дали. Выманив к себе руководителей комитета, Каледин, конечно, не расправился с ними, как советовали ему другие белогвардейцы, не желая навлекать на себя возмущение казаков. Но он поручил это сделать Чернецову. Затеяв переговоры, атаман двинул отряд головорезов на Каменскую.

Делегация Ревкома возвращалась в станицу под орудийный гул и частые очереди пулеметов: наспех сколоченные отряды Красной гвардии уже вели неравный бой с чернецовцами на подступах к Каменской.

Сдерживая натиск пьяных карателей, жиденькие цепи красногвардейцев пятились к окраинам станицы. Пришлось, погрузив все имущество Донревкома в вагоны, оставить Каменскую и отойти на Миллерово. В пути удалось сколотить надежный отряд, который и остановил врага, а потом погнал его назад. Через неделю красногвардейцы заняли Каменскую.

После освобождения станицы от чернецовцев я по заданию Донревкома выехал в родные края. Там с помощью местных коммунистов мне предстояло срочно заняться организацией отрядов Красной гвардии.

Вот они, родные, до боли любимые места. Под бугром беспорядочно раскиданные белые хаты хутора Лукичева и среди них одна, которую я мог узнать с закрытыми глазами, — наша хата. Серенькие, знакомые с детства, огороженные плетнями дворы, сгорбившиеся под тяжестью времени колодезные журавли, старая церковь на обочине пыльной дороги...