В стране кораллового дерева

Анна заметила, как Виктория прикусила нижнюю губу. В тот же миг подруги обнялись и поклялись в вечной дружбе. Анна знала, что может положиться на Викторию, что бы ни случилось.

— Юлиус, я так рада узнать о твоей помолвке! — Госпожа Гольдберг погладила его по руке.

Юлиус поставил чашку с чаем и улыбнулся гостье.

— Спасибо, госпожа Гольдберг. В общем, я хотел доставить удовольствие своей невесте, и поэтому сегодня у меня есть к вам несколько очень необычных вопросов. Понимаете, я хотел бы удивить Анну рождественской елкой и пряниками. Я помню, что вы…

— И вы спрашиваете об этом именно меня, Рахель Гольдберг? — Госпожа Гольдберг лукаво усмехнулась.

— Да, я вспомнил о вашей выпечке, ведь такую не купишь нигде в городе, госпожа Гольдберг, — объяснил Юлиус. — Это было мое первое Рождество в Буэнос-Айресе. Я тосковал по родине и чувствовал себя таким одиноким. Вы пригласили меня, потому что решили устроить для Дженни рождественский праздник…

На какое-то время оба окунулись в воспоминания. Дженни все не решалась распаковать подарки. Ей тогда досталась фарфоровая кукла, которую она потом взяла с собой в постель. Юлиус и сейчас помнил испачканного шоколадом маленького ангелочка в рюшах, который заснул на мягких подушках и одеялах. В тот день Дженни впервые узнала, что такое счастливое детство, ведь она тогда была маленькой рыжей восьмилетней девочкой.

Госпожа Гольдберг не могла не рассмеяться, но ее смех показался Юлиусу грустным. Она взглянула в окно на мерцающие огни города.

— Я больше ничего не пеку с тех пор, как умер мой муж, — печально сказала женщина.

— О, мне очень жаль!

— Только не извиняйтесь.

Юлиус проследил за взглядом Рахель. Как и многие богатые жители города, госпожа Гольдберг и Дженни переехали в Белграно после того, как закончилась эпидемия. Сан-Тельмо, прежний зажиточный квартал, заняли эмигранты. Несколько дней назад Юлиус проезжал по старым улицам. Кому-то в голову пришла идея превратить в ульи заброшенные дома богачей, в каждом из которых раньше жила одна семья. Так что теперь в них ютились по три-четыре семьи. Даже в отдельных комнатах сейчас ютилось по нескольку семей. На улице слышалась итальянская, немецкая, испанская и даже арабская речь. В воздухе витали ароматы различной снеди, но постоянно примешивался запах фекалий и пота. Юлиусу пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться к реальности.

— Зато Дженни печет, — вдруг произнесла госпожа Гольдберг в тишине.

Юлиус отпил еще чаю.

— Как у нее дела?

— Хорошо. Я, впрочем, думаю, что она впервые влюбилась. Она ведет себя так же, как вела себя я, когда была влюблена. Иногда она ни с того ни с сего краснеет, запинается и витает в облаках.

— Мама!

Ни Юлиус, ни госпожа Гольдберг не заметили, что кто-то зашел в комнату. Красивая рыжеволосая девушка решительно подошла к столу.

— Дженни? — Юлиус распахнул глаза от удивления, встал и, как полагается, поцеловал девушке руку. — Я был у вас совсем недавно, но за это время ты похорошела еще больше.

— Ты у нас давно уже не был, дядя Юлиус.

— Правда?

Он изумленно смотрел на нее, отказываясь верить в то, что перед ним больше не маленькая девочка, а взрослая девушка.

Дженни улыбнулась ему.

— Тебе нужна помощь, дядя Юлиус?

— Я буду тебе очень признателен, если ты сможешь испечь для меня рождественские пряники, Дженни.

— Это для твоей будущей жены?

— Да, для Анны.

Дженни решительно кивнула.

— Для Анны я сделаю все, — ответила она. — Я не могу оставить тебя наедине с такой проблемой.

Глава вторая

Солнце, которое в тот день взошло над Буэнос-Айресом, ослепляло. Рождество прошло, январь принес зной в эти края. Хотя было уже далеко за полдень и сиеста должна была вскоре подойти к концу, жара висела над переулками. Пахло отвратительно, но portenos привыкли к этому. Густав не впервые проводил вечер в этой части города. Сегодня он оделся в лучший костюм, побрился и подстригся. Он знал, что хорошо выглядит, сверкающие глаза проходящих мимо девушек красноречиво говорили ему об этом. На улице было мало народу: бродяги без роду и племени и такой сброд, как он сам.

Густав усмехнулся. В отличие от брата, он не спорил с судьбой и со всем примирился. Он не тяготился жизнью в Буэнос-Айресе. Некоторое время Густав только строил планы, но недавно перед ним открылись новые двери. Скоро он станет сам себе хозяин, это был лишь вопрос времени. Надо только вытеснить Эдуарда.

Он расправил плечи, выплюнул зубочистку, которую жевал, и вышел из тени подъезда. Ему пришлось немного заплатить, чтобы узнать, что девочку, которая шла вдоль улицы, действительно зовут Эстелла Сантос. Батрака, которого Густав подкупил, он заверил в том, что с девочкой ничего дурного не случится. Что ему мешало подтвердить то, что другие уже и так знали, и получить за это небольшую сумму? Ничего. У каждого ведь есть дети и жены, которые наверняка обрадуются лишним деньгам. Вдруг Густаву стало противно, и он встряхнулся. Он ненавидел достопочтенных граждан, которые оправдывали таким образом свои поступки. «Чертов лживый сброд», — подумал он.