В стране полумесяца

Я спускаюсь внизъ. Японецъ сидитъ и опять пишетъ. Онъ занимался этимъ всю дорогу и приготовилъ цѣлую пачку писемъ для отправки изъ Константинополя домой. Пишетъ онъ чрезвычайно легко — для него положительно пустякъ исписать массу этихъ головоломныхъ японскихъ значковъ, которые выглядятъ, какъ слѣды птичьихъ ногъ. «Дайте мнѣ хоть разъ прочесть то, что вы написали», говорю я. «Пожалуйста!» отвѣчаетъ онъ, улыбаясь, и подаетъ мнѣ свое письмо. «Кстати, скажите мнѣ, могу ли я употребить вотъ этотъ значекъ. Я пишу нашему министру торговли». «Конечно», говорю я, «оставьте его, онъ выглядитъ отлично. Такой значекъ не можетъ повредить ни въ коемъ случаѣ!» «Онъ означаетъ глупость», объясняетъ мнѣ японецъ. Тогда я призадумываюсь. Я въ состояніи лишить этого человѣка стипендіи, его судьба въ моихъ рукахъ, и я долженъ осмотрительно употребить свою огромную власть. Рѣшаюсь помочь человѣку однимъ взмахомъ пера, беру у него ручку и вычеркиваю значекъ. «Ай», вскрикиваетъ японецъ и вскакиваетъ съ мѣста. Вы зачеркнули не тотъ знакъ! Послѣ этого онъ садится и принимается прилежно переписывать все письмо сначала. Я тоже съ своей стороны хочу показаться прилежнымъ, сажусь и жду, пока онъ кончитъ. Я знаю, что, какъ только онъ находитъ свободную минуту, то охотно болтаетъ со мной. Онъ сейчасъ же оживляется, если можетъ кого-нибудь о чемъ-нибудь разспросить. Иногда онъ разсказываетъ о своей родинѣ: никакая страна въ свѣтѣ не будетъ въ состояніи сравниться съ Японіей, когда она разовьется! Онъ женатъ и имѣетъ ребенка, черезъ годъ онъ хочетъ вернуться домой; теперь ему нужно посѣтитъ Константинополь, города Малой Азіи и Дамаскъ. Онъ очень хорошо говоритъ по-англійски и разсказываетъ очень смѣшные вещи; жену свою онъ зоветъ Wife in body. Въ немъ есть что-то дѣланное. Онъ деморализованный восточный человѣкъ, европейская одежда велика для него или онъ недоросъ до нея. Онъ ужасно хочетъ учиться, развиваться. «Какъ вы дѣлаете въ Японіи вотъ то-то и то-то?» спрашиваю я иногда. «Мы, въ Японіи? Да мы дѣлаемъ, какъ вы!» отвѣчаетъ онъ, «какъ можемъ мы дѣлать это иначе? Мы развиваемся. Уже давнымъ-давно прошло то время, когда мы дѣйствовали по-японски!» Для него развиваться значитъ подражать по рутинно-европейскому образцу. И такой онъ ловкій, что ничему ему не трудно научиться! Его учили въ Англіи, что салфетку нельзя засовывать подъ подбородокъ, какъ это дѣлаютъ въ Швеціи, а нужно по всѣмъ правиламъ раскладывать на колѣняхъ. Допустимъ, что это сдѣлано! Но тогда какъ же защитить сорочку? Напримѣръ, супъ, жидкость, которая страшно трудно поддается обращенію съ ложкой. Но онъ не видѣлъ, чтобъ кто-нибудь изъ пассажировъ пилъ супъ прямо изъ тарелки. Что же онъ дѣлаетъ? Онъ-только закрываетъ платкомъ свою крахмальную рубашку. Онъ жалѣетъ турокъ, у которыхъ долженъ будетъ прослужить цѣлый годъ. Турокъ такъ отсталъ; прямо непріятно почему онъ ничему не хочетъ учиться! Я завожу рѣчь о Китаѣ. Тутъ японецъ дѣлается совсѣмъ грустнымъ и качаетъ головой. Китай тоже не воспринялъ ни капельки европейской и американской культуры. И мы оба со слезами на глазахъ говоримъ о судьбѣ Китая. «Знаете, что я думаю», говоритъ онъ. «Китай никогда не цивилизуется!» Мнѣ кажется, что это ужъ черезчуръ рѣзко и я заклинаю его не терять надежды. «Нужно только, чтобы миссіонеры еще немного поработали! Еще есть время, нужно только дѣйствовать осмотрительно!» «Страна разлагается», говоритъ онъ. «Я бывалъ тамъ. Мы, японцы, стараемся хотя немного обучить ихъ, но ученики ужъ слишкомъ самодовольны! Хотите вѣрьте, хотите нѣтъ — во всемъ Китаѣ вы едва ли увидите фабричную трубу. А въ глубинѣ страны они еще до сихъ поръ разводятъ чай и рисъ тѣмъ же прадѣдовскимъ способомъ, какъ и тысячу лѣтъ тому назадъ». «Какимъ это образомъ? Разскажите-ка мнѣ объ этомъ!» «Ахъ, мнѣ даже не хочется объ этомъ и говоритъ. Возьмемъ, напр., такой пустякъ, какъ заборы. До сего дня ихъ участки земли не обнесены заборами!» «Какъ же это они обходятся безъ нихъ?» «Каждый просто входить въ соглашеніе съ сосѣдомъ, сколько кому принадлежитъ.» Тутъ я долженъ былъ сдаться; я говорю: «Боже насъ упаси отъ такихъ порядковъ! Но въ Санъ Франциско я видѣлъ многихъ китайцевъ; они мнѣ стирали бѣлье. Мнѣ невыносима мысль, что Зангъ-Зингъ и Тзенъ-Тзанъ такъ неминуемо должны погибнуть. У нихъ такіе добродушные глаза и такія роскошныя косы!» «Вы говорите, роскошныя косы? Ха, ха, ха! Вы ничего путнаго не можете сказать про вашихъ китайцевъ? Въ нашей странѣ мы уничтожили косу.» «Но все-таки они кое-чему научились въ странѣ янки, говорю я, чтобы подзадорить моего друга. Они меня часто надували съ бѣльемъ.»