В стране слепых

– Лучше перестраховаться. Если кто-нибудь начнет подслушивать, вы можете сделать так, будто я говорю с каким-то номером в районе Нью-Йорка, который определить нельзя?

– Конечно. Это не труднее, чем…

Кеннисону было неинтересно знать, не труднее чего, и он отключил Селкирка.

– Теперь передайте мне этот факс.

Звонок звякнул три раза, из аппарата выполз лист бумаги. Кеннисон взглянул на него, убедился, что все правильно, и снова вложил его в аппарат, чтобы отправить копии всем остальным. Это было поручение Пейдж отдать ее голос за Кеннисона. Можно было усмотреть в этом некую изящную симметрию: Ульман голосовал от имени живого мужчины, которого считали мертвым, Кеннисон – от имени мертвой женщины, которую считали живой. Кеннисон гордился тем, как выполнена ее подпись – это был один из его шедевров.

Ульман прочел поручение и посмотрел на Кеннисона долгим, тяжелым взглядом.

– Где сестра Пейдж? – спросил он.

– Стоит ли мне повторять все, что вы только что рассказали про брата Руиса? Сейчас трудное и опасное время. Сестра Пейдж точно так же, как брат Льюис и брат Руис, решила скрыться. Я убежден, что никто из нас не будет их за это винить. Не надо принимать благоразумие за трусость.

Он нарочно противопоставил эти понятия – это подскажет им, что между ними все-таки есть связь. Особенно применительно к Льюису, который ушел в подполье задолго до того, как публика начала возмущаться. Он видел, что Льюис разозлился, но возразить ничего не может: ведь Кеннисон только что сказал, что его не следует считать трусом. К тому же слова «то, что вы рассказали» заставят всех задуматься: а можно ли верить Ульману? Кеннисон начал получать от всей процедуры выборов неподдельное удовольствие.

– Значит, скрылась? – сказал Ульман. – Я полагаю, мы можем считать, что это действительно так.

Намек – вещь обоюдоострая. Ульман не сводил глаз с Кеннисона. Его спокойствие говорило о том, что ему что-то известно. «Что он знает? – пронеслось в голове у Кеннисона. – Может ли кто-нибудь знать, что произошло в особняке Вейл? Джед клялся, даже хвастался, что больше никто не знает». Ульман не мог ничего знать о мстительных замыслах Вейл. Она ненавидела его во всяком случае не меньше, чем Кеннисона и Пейдж. Она никогда не доверилась бы Старикану. Жаль, что Вейл не избрала своей второй жертвой Ульмана. Это решило бы сразу множество проблем. Ну, что сделано, то сделано.

Теперь счет голосов стал 4:3:4. Перевес по-прежнему у Ульмана, но незначительный. Кеннисон взглянул на экран Монфор – пусть теперь попробует воздержаться! «Если ты, сука, и дальше будешь оставаться в стороне, этот старый пердун окажется избранным».

Монфор повернула голову. Смотрит на чей-то монитор, но на чей? «Черт возьми, она должна слушать меня!» Его глаза перебегали с экрана на экран, но если кто-то и подал ей сигнал, Кеннисон его не заметил.

Монфор протянула руку и нажала кнопку. Кеннисон посмотрел на табло. «За меня!» Он почувствовал огромное облегчение и разжал кулаки. Он и не замечал, в какой напряженной позе сидел до сих пор. Только через секунду он вспомнил, что это всего лишь ничья, а не победа. Еще не голосовали Льюис и Хуанг.

Некоторое время Льюис разглядывал результат на собственном экране, потом пожал плечами.

– Давайте кончать, – сказал он. – Сейчас самое лучшее время для лыж, жалко его терять.

Театральным жестом он залез в карман брюк и вытащил монетку. Подбросив монетку, он поймал ее, прижал к запястью, заглянул под руку и нажал на кнопку терминала, отдавая свой голос. Кеннисон был потрясен. Это было самое большое унижение, какое он испытал в жизни, – плевок в лицо и ему, и Ульману.

Льюис проголосовал за Ульмана. Значит, Ульману будет легче перенести этот плевок.

Теперь счет голосов стал 5:4:1. Перевес у Ульмана. Кеннисон взглянул на изображение Льюиса, но увидел все ту же всегдашнюю любезную улыбку.

Ничейный исход еще возможен – все зависит от Хуанга. Кеннисон перевел глаза на правый нижний монитор. Роман Хуанг жил на собственном острове где-то на Гавайях. Сейчас он полулежал в шезлонге на фоне белого песка, прибоя и дымящегося вулкана. Выражения его лица не было видно из-за темных очков. Гаваец еще может спасти Кеннисона. Ничья даст ему время. Есть способы добиться, чтобы остальные изменили свое решение. Убедить их, например. Или еще что-нибудь.

На лице Хуанга он не мог прочесть ничего. «Не буду его просить, – сказал он себе. – Не буду перед ним пресмыкаться. Пруденс не просила, не могу же я быть слабее ее».

Кеннисон заметил, что остальные тоже смотрят на какой-то один монитор – наверное, на монитор Хуанга. «Вот вам и тайное голосование».

Хуанг сидел неподвижно. Ожидание затягивалось. Наконец он спросил:

– Что-нибудь еще есть в повестке дня или мы закончили?

Вот и все. Каковы бы ни были у него на то причины, Роман Хуанг по-прежнему воздержался. Кеннисон видел, что Ульман тоже рассержен. Принять решение все равно нужно, так зачем тянуть?