В Стране Вечных Каникул. Коля пишет Оле, Оля пишет Коле

И смотрит на меня так внимательно. И отворачивается, чтобы согнутым указательным пальцем под очки слазить, словно у него глаза чешутся.

Я стал утешать его:

— Не расстраивайся, Тимофей! Насчет «посланки» я тебе точно сказать не могу. Но Оля уехала… Это я точно знаю.

— Нет, не верю, не верю.

— Ну ладно! — не выдержал я. — Идем тогда прямо к ней домой. Вернее сказать, туда, где раньше был ее дом. И там все проверим. Ты знаешь, где Оля жила?

— Нет, не знаю. А то бы я уже давно проверил! Она сама всегда ко мне приходила. И в школе у меня часто бывала. Мне ребята наши даже завидовали…

— А вот я знаю, где она жила. В моем подъезде. На первом этаже, как и вы с Феликсом… Идем туда!

Мы пошли.

В вестибюле нашего дома я подвел Тимошку к списку жильцов и сказал:

— Во-он, смотри! В самом верху написано: «Воронец Н. К.» Видишь? «Н. К.» — это как раз Олин папа. Запомнил номер квартиры? Ну, вот и идем. Проверим. Сейчас убедишься!

Мы подошли к твоей бывшей квартире, я совсем забыл, что Белка предупреждала меня нажимать на кнопку два раза, если я хочу, чтобы Еремкины открыли. Я нажал один раз, а они все равно открыли дверь. Точнее сказать, он сам открыл — Еремкин. На один звонок! Представляешь себе? На один!

Но сейчас ты еще больше удивишься: Еремкин мне обрадовался, будто давно уже ждал меня в гости.

— Навестить нас решил? Очень приятно. Да вас двое? Заходите, пожалуйста!

Мы зашли… И вот тут ты, Оля, так удивишься, что даже не поверишь мне! На диване у Еремкиных я увидел двойняшек Анны Ильиничны, которые уже не баюкали шепотом своих кукол, а прямо ногами, в ботиночках, прыгали по дивану. И Еремкиным это, представь себе, очень нравилось!

— В них столько энергии! Столько энергии! — восклицали они.

Я подумал, что, если в двойняшках и дальше будет столько энергии, Еремкиным скоро придется покупать новый диван.

Я так был поражен всем этим, что забыл даже, для чего пришел. Но Еремкина сама мне напомнила.

— Детям простор нужен, — сказала она. — Да ты сам знаешь, раз у тебя младший братишка есть, — и указала на Тимофея.

Еремкины стали хвастаться, что девочки знают наизусть очень много стихотворений. Двойняшки стали читать сразу в два голоса, а Еремкины шевелили губами, беззвучно повторяя те же самые строчки, словно боялись, что девочки забудут, запнутся. Но они не запинались. И я вспомнил, что так же вот беззвучно, очень волнуясь, мама подсказывала мне стихи, когда я однажды выступал на утреннике у нее в детском саду. Потом уже я никогда больше на утренниках не выступал…

Двойняшки еще и пели разные песенки тоже. А Еремкины на всякий случай беззвучно им подпевали.

Только уходя, уже в дверях, я подмигнул Тимошке и громко сказал:

— А Оля, значит, уехала?

— Да, уехала! — ответил Еремкин. — И такую нам, знаете, приятную замену вместо себя оставила…

Я поскорее простился, потому что боялся, как бы Тимошка не спросил, куда именно уехала Оля.

На следующий день, в школе, я заговорил с Анной Ильиничной о Еремкиных. И она мне сказала:

— Сама даже не заметила, как это случилось: полюбили они моих девочек. А что ж, дети могут любому сердце смягчить.

Это она верно сказала: я чувствую, как Тимошка тоже немного меня смягчает. Но не в этом дело…

С Анной Ильиничной-то я уже на другой день говорил. А сразу после этого, как мы ушли от Еремкиных, случились еще очень важные события. Я о них в следующем письме расскажу.

Коля

Коля пишет Оле

Здравствуй, Оля!

Я должен рассказать тебе, что еще случилось, когда мы вышли от Еремкиных.

На улице я взглянул на Тимошку, который от смущения не проронил у Еремкиных ни одного слова (и очень хорошо, что не проронил), и говорю ему:

— Что, убедился? Он печально кивнул головой. И тут нас сзади догнал противный, шепелявый голос Рудика Горлова:

— Ну как. Свистун, не скучаешь ли по Вороне? Ты ведь птиц любишь! Помню, как она тут перед тобой на коленках стояла…

— Какая ворона? — тихо спросил меня Тимошка.

Но Рудик услышал его вопрос.

— А ты, дитя неразумное, не знал Ворону? Была у нас такая, Оля Воронец… Все справедливую из себя строила! А потом каркнула, крыльями взмахнула и улетела…

Рудик собирался еще что-то сказать — наверно, про нашу с тобой переписку. Но Тимошка вдруг стянул с носа свои очки и сунул их мне:

— Подержи, Коля, одну минуточку. А то разобьются…

И я еще даже ничего не успел сообразить, как он, маленький и худенький, подошел к долговязому Рудику, приподнялся на цыпочки и влепил ему звонкую затрещину.

Рудик в драку не полез: или стыдно было отвечать Тимошке, который еле доставал ему до плеча, или меня боялся. Он стоял на месте, без толку размахивал руками и кричал:

— А ну еще попробуй! Еще хоть один разок!… Тимошка вновь деловито приподнялся на носках и еще раз звонко стукнул Рудика. Тот продолжал вопить:

— А ну еще попробуй!…

Но Тимошка больше пробовать не стал. Он, на оглядываясь, ушел со двора. Я догнал его и пошел рядом.

Мы до самого Тимошкиного дома не разговаривали. Потому что оба были очень растерянны. И я до самого дома так и держал в руках его очки…