В Суоми

Догоняю нашу группу уже около самого коровника, первый этаж которого сложен из грубого, естественного камня. Коровы находятся на втором этаже и заходят туда по широкому деревянному настилу. Коровы на втором этаже — это придумано для облегчения труда. В полу здесь круглые люки, и не надо собирать навоз. Струей из шланга его сбрасывают через эти люки вниз, в первый этаж, который служит навозохранилищем. Исходящее от него тепло (биологическое отопление) повышает зимой температуру в коровнике на несколько градусов. Корм, клеверное сено наверху, на чердаке… Есть и водопровод и запарочная.

— Это все соорудил мой отец, — с гордостью говорит молодой фермер. — А он нигде не учился. Своя голова. Свои руки. Средний удой? Четыре тысячи литров с коровы. Жирность молока? В среднем четыре и восемь десятых процента.

Начинаем вычислять.

Пятьдесят коров по четыре тысячи — получается двести тысяч килограммов молока. Сколько же это на сто гектаров?

Справочник сообщает, что в Финляндии на 100 гектаров пашни приходится 74 головы крупного рогатого скота, 12 лошадей, 18 свиней, 29 овец и 233 штуки домашней птицы.

— Бросьте, товарищи, считать «на сто гектаров». Давайте лучше вычислим выработку на одного человека, давайте мыслить экономически, — перебивает эти расчеты наш экскурсант-экономист.

— Давайте, — соглашаемся мы. — Три человека на ферме. Три — на кормодобывании…

— Добавьте труд хозяина и хозяйки, — говорит молодой человек, показывая на свои отнюдь не изнеженные руки.

— Значит, восемь работников, — продолжает считать экономист. — Получается по двадцать пять тысяч литров молока на одного человека, занятого в хозяйстве, или, иначе говоря, по тысяче сто килограммов масла в год. Это — да!

— Тут уж феодалу было бы чем поживиться при такой производительности, — вспоминает кто-то объяснения случайного спутника по автобусу, почему в Финляндии не было крепостных.

— Ну, капиталист «изящнее», чем помещик, облегчит карман крестьянина. Правда, работают батраки здесь, конечно, как проклятые. Им, наверное, и гривенника с литра не перепадает…

Но этих слов уже никто не переводит хозяину, тем более что на вопрос о том, как оплачивается труд батраков, он поругивает профсоюзы и дает уклончивый ответ… А на вопрос о том, нельзя ли поговорить с батраками, отвечает довольно решительно, что если бы они отвлекались на разговоры с посетителями, то выработка была бы у них меньше, чем та, которую мы подсчитали очень тщательно. Однако, если мы останемся до конца рабочего дня — пожалуйста, он не имеет ничего против беседы.

Впрочем, это он может обещать нам вполне спокойно, так как слышит, что гид торопит. В городе нас ждут.

Прощаемся с молодым фермером, который говорит, что мы первые русские, с которыми ему довелось встретиться в жизни.

«Услужливая рука на плече»

В тот день я особенно жалел, что нет рядом писателя Пентти Хаанпяя, на встречу с которым я так надеялся. Он-то по-настоящему знал сельское хозяйство Финляндии и многое мог бы порассказать. В 1955 году, возвращаясь из Народного Китая на родину через Москву, он приглашал побывать у него в деревне Пийппола. Но, приехав сюда, я узнал, что всего несколько дней назад Хаанпяя утонул в озере.

Пентти Хаанпяя, которого критики назвали «славным сплавщиком», немало писал о земледельцах, в упорных трудах возделывающих свои каменистые участки, входящих в долги, разоряющихся, но даже в самой тяжкой беде любящих шутку. Его отец был крестьянин. Да он и сам работал в хозяйстве отца, а затем, окончив народную школу, занимался земледелием. И писал он о лесорубах и о сплавщиках потому, что был и лесорубом и сплавщиком.