В Суоми

Вел их пленный егерь, хотя вскоре выяснилось, что два партизана отлично знают село; им был также знаком дом, где жили офицеры.

«А вот и изба, где я так неудачно брился», — узнал Лундстрем.

Банька, где они с Олави прожили столько томительных дней за частоколом, в темноте не была видна. Через полторы сотни шагов офицерский дом. В одном из окон виднеется свет.

Лундстрем отдал приказ со всех сторон окружить дом. Он сам расставил под окнами товарищей, одного поставил на самом крыльце.

Вайсонена, лесоруба атлетического сложения — еще недавно он выступал боксером на южном побережье, — Лундстрем взял с собой.

Взойдя на крыльцо, он осторожно стукнул в дверь.

Ответа не последовало. Лундстрем стукнул второй раз — все тихо. Тогда он нажал щеколду, и дверь сама подалась. Фельдфебель ушел сегодня к своей девушке и оставил дверь незапертой, чтобы не тревожить под утро господина поручика. Поручик послал своего заместителя ревизовать пограничные посты на границе. Было получено секретное, сообщение о том, что, теснимые красными частями, отдельные отряды «карельских повстанцев», возможно даже со скотом и частью насильно угоняемого ими населения, могут в ближайшее время прибыть в Финляндию. Они могли появиться и на этом участке границы.

Итак, один только поручик Лалука был сейчас дома, и по тонкой полоске света, проникавшего сквозь щель из двери его комнаты в коридор, ясно было, что он не спит.

Слышно даже, как он тихонько насвистывает «Бьернборгский марш», звеневший вызовом всему русскому.

Фельдшерица ушла всего полчаса назад.

— Войдите, — сказал он, услышав легкий стук, и подумал: «Кто бы это мог так поздно заявиться? Уж не забыла ли милая нэйти что-нибудь?»

Повторять приглашение не пришлось. Дверь распахнулась, и первым вошел солдат. Увидев поручика, лежащего под одеялом в постели, он откозырял и, произнеся: «Осмелюсь вручить», — передал поручику записку Коскинена.

Лундстрем и Вайсонен вошли вслед за солдатом.

— Что это за люди? — недовольно поморщился поручик.

Но Лундстрем настойчиво сказал:

— Господин поручик, читайте записку.

Солдат услужливо взял лампу со стола и поднес к изголовью постели. Поручик с некоторым удивлением принялся за чтение записки.

Он прочел ее не отрываясь и поднял изумленные глаза на вошедших. На него смотрели два дула.

«Вот так Александра берут — в нижнем белье, на постели, — горько подумал он, и взор его упал на портрет, висевший на стене. — Пожалуй, лучше покончить самоубийством, как Шауман», — мелькнула у него мысль, и рука привычным жестом (так он делал по утрам) полезла под подушку, к нагану. Но в эту секунду поручик почувствовал тяжелый удар по локтю, и рука безжизненно повисла.

— Это мой удар, — весело сказал Вайсонен, — я умею, завтра все заживет.

— Одевайтесь, пожалуйста, — вежливо предложил Лундстрем.

Поручик под наведенными на него дулами медленно начал одеваться.

Он взглянул на солдата. Солдат по-прежнему стоял, вытянувшись в струнку, держа руки по швам. Погоны его были сорваны.

«Как это я сразу не заметил?» — удивился поручик.

Лундстрем опустил еще теплый, взятый из-под подушки наган в свой широкий карман.

В комнату входили партизаны. На их лицах светилось нескрываемое любопытство. Офицер был теперь в их руках.

— Чего с ним возиться, разменять — и все!

— Как они делали с нашими ребятами в восемнадцатом! — убежденно поддержал кто-то.

«Хоть бы просто расстреляли, без пыток!» — озираясь, подумал поручик.

Знакомая до последнего голубенького цветочка на обоях его комната казалась теперь совершенно чужой, приснившейся в кошмаре, когда для спасения жизни надо бежать, а ноги не двигаются.

— Мы доставим его живьем к Коскинену, — не терпящим возражения тоном произнес Лундстрем.

У околицы должен уже быть Коскинен с отрядом.

Лундстрем послал к нему гонца. Пусть сообщит: поручение выполнено, офицер взят.

Выслушав приказание, лесоруб-партизан исчезает в ночи.

Через несколько минут в комнату входят Коскинен и командир второй роты. Они совсем белы от облепившего их снега, отряхиваются, сбивают его с кеньг и помогают друг другу счистить со спин.

— Инари здесь нет? — спрашивает Коскинен. — Долго же он, однако, в разведке! С кем он пошел? С Каллио? Каллио тоже не возвращался? — Коскинен явно озабочен.

— Ничего не поделаешь, придется выполнять твой план без него, — говорит рыжебородый командир второй роты и обращается к поручику: — Херра поручик, не будете ли вы так любезны («Вот она, начинается пытка!») написать небольшую записку-приказание вашим подчиненным в казарму («Как, они разве еще не арестованы?»), чтобы они немедленно сдали нам без всякого боя оружие, так как драться напрасно? («Боже мой, как они облапошили меня!»)

— Нет, — отрицательно мотает головой поручик.

— Что ж, тогда я сам напишу записку, такую же, как написал вам. — И Коскинен садится за стол поручика.

Всего час тому назад на этом самом стуле сидела молодая приятная девушка.

Пока Коскинен пишет, все молчат.