В связи с особыми обстоятельствами

Сказано – сделано, уже через некоторое время на месте подъема возвышалась неслабая такая груда камней, почти до потолка перекрывавшая выемку. Алексей прикинул: если он, светя фонарем на потолок, и так ничего подозрительного не углядел, то и преследователи его навряд ли смогут что-то заподозрить.

– Тс-с-с! – вдруг попридержал его руку бородач. – Тише! Идут, вроде…

Он, прислушался, быстро задул лампу и потянул Ракутина за рукав.

– На пол садитесь! И оружие свое приберите! Не ровен час упадет, лязгнет или вовсе – пальнет…

Капитан подобрал автомат и присел на пол рядом с монахом.

– Теперь молчим и слушаем! И господа молим, чтобы эти нехристи отсюда поскорее убрались! – наклонился к его уху тот.

Тягостно тянулись минуты, но ничего пока не происходило. Сколько ни напрягал Алексей слух, так ничего подозрительного и не расслышал. Но ведь монах определённо что-то слышал же? Неспроста же он так напрягся?

– Сквозняк… – прошептали у него над ухом. – Лампу чуть не задуло! Это они вход откопали, оттого-то я и насторожился!

Алексей привстал и пропихнул немецкий ранец на верхушку рукотворного завала. Туда же он простроил свой вещмешок – и без того узкая щель стала и вовсе небольшой.

В ладонь ткнулся камень – его сотоварищ понял смысл возни капитана у завала. Вот и здорово! Теперь никакой сквозняк немцам не поможет.

Правда, слышимость тоже резко снизилась – ну и фиг с ней!

Минута, другая – внизу проскрипели под ногами камешки, раздались голоса – преследователи обнаружили, наконец, помещение. Некоторое время они перекликались, пару раз что-то гулко ударило по стене – простукивали подозрительные места. Потом голоса стали глуше, шагов и вовсе стало не слышно. Но монах какое-то время продолжал сидеть неподвижно, не двигаясь и почти не дыша.

Но нет, голосов снизу уже не было слышно совсем. Не раздавались более и шаги.

– Ушли ироды… ну и славно! Пойдемте, господин капитан, пора и нам.

Капитан и не предполагал даже, что подземелья могут оказаться настолько обширными! Только тот коридор, по которому они шли, тянулся уже почти на километр и конца-краю ему не предвиделось. В какой-то момент его провожатый, открывавший рот только для того, чтобы предупредить спутника о нависающем своде или крутом спуске, внезапно остановился. Поднял лампу, посветил в стороны и присел на выступ стены.

– Присаживайтесь и вы, господин капитан. Отдохнем. Тем паче, что спешить нам с вами особо некуда.

– А что вы меня всё господином называете? Давно уж нету их… господ-то!

– Привычка, – пожал плечами провожатый. – К старшему по званию всю дорогу так и обращались…

– Подождите… так вы, что – из этих? Ну, из офицеров что ли?

– Точно так, – кивнул монах. – Поручик Савельев. Григорий Викторович я. Артиллерист.

– А… – не сразу нашелся, что ответить ему Ракутин. – Почему на вас такие одежды?

– Потому, господин капитан, что ныне я в рядах Христова воинства состою. Тут моя служба.

– И… давно?

– С двадцать третьего года уже. А вы, простите, как давно в армии?

– Изрядно. Сначала простым пограничником был, после уже и в Испании повоевал, в Финляндии… Теперь вот сюда послали, да только криво как-то все вышло, – умолчал об истинной своей задаче Ракутин.

– С германцем-то повоевать успели?

– А вы?

– С четырнадцатого года на фронте. Австриякам сала за воротник заливал, потом уж – это в пятнадцатом году-то, и с немцами сцепились. Серьезный это противник, знающий.

– Не спорю, это я ещё по Испании отметил. Ну и здесь… – Алексей, опуская ненужные подробности, рассказал Савельеву о том, как он встретил первые дни войны.

Монах, погасивший лампу, молча сидел рядом, вслушиваясь в слова капитана.

– Как же так, господин капитан? Столько сил на оснащение положили, технику всякую к границе гнали – и где оно все? В ту войну, чтобы до этих мест дойти, германец куда как сильнее напрягался! Отчего ж сейчас его никто сдержать не сумел? – не выдержал он под конец рассказа. – А чтобы мирных жителей, да раненых в сарае сжигать… это и вовсе озвереть надобно!

– Не увидел я там особого зверства, – пожал плечами Алексей. – Будто булку тот офицер резал, спокойный был, да и не переживал немец особо по этому поводу. Не достал я его… а, жаль!

– Это уж ваше упущение, господин капитан! – твердо ответил его спутник. – Для чего вас народ столько учил? Не для того, я мыслю, чтобы промахивались!

– Да, кабы он мне на мушку попал… там бы и лег!

– Не попал, однако ж!

– Спрятался где-то, – высказал свое предположение Ракутин. – Солдат послал – а сам в деревне остался. А, может быть, и поранило его в той избе…Снаряд-то я им прямо в окно всадил!

– Да, – согласился монах. – Снаряд в окно, это, конечно…

– А что здесь-то вы делаете, Григорий Викторович? Сколько ходим-ходим… когда ж все это выкопали-то?

Спутник некоторое время помолчал.

– Отвык я от мирского-то имени… Марком ныне зовусь, так и величайте. А поручик Савельев… умер он для мира. Давно умер.

– Как скажете, – согласился Алексей.

– Не нами это копано, господин капитан. Зачем – про то, уж извините, не поведаю вам. Не мирское это дело.

– Но ведь и для военных целей проходы эти использовать можно было!