В свободном падении

Высокий парень ответил что-то, что я не расслышал, и толкнул мистера Барнса. Просто уходи. Уматывай отсюда. Я взывал, молил бога, любого бога, который мог услышать. Мистер Барнс толкнул высокого парня, сильно, обеими руками, так что тот упал. В воздухе мелькнул чей-то кулак и треснул мистера Барнса по голове, отправив его в нокдаун. Я не мог понять, кто есть кто, и был ли это высокий парень, Дуэйн или кто-то еще, но они накинулись на него и стали избивать; лавина ударов обрушилась на сжавшегося в комок мужчину. Высокий парень убежал, а остальные обшарили карманы мистера Барнса, забрали телефон, кошелек, ключи и остаток налички, затем скрылись в ночи быстро, как спортсмены в соревновании за стипендию. Я достал телефон и набрал 999. Кнопку звонка нажал не сразу. Я слышал, что мистер Барнс стонет и корчится от боли. Нажал вызов, но сбросил еще до первого гудка. Сунул телефон обратно в карман, потуже обмотал голову шарфом и ушел. Я вышел на освещенную улицу с облегчением, что вернулся в цивилизацию.

– Вы слышали? Где-то там? – спросил я первого же прохожего. Женщину, идущую на ужин с супругом. – Думаю, на кого-то напали. – Я пошел прочь, не оборачиваясь.

Я добрался до дома, сильно запыхавшись. Гробовая тишина. Свет нигде не горел. Я прошел прямо к себе в комнату, снял куртку, шарф и скинул все, что тяготило меня, на пол. Я был жив.

Может, вот оно – лишь ад, лишь огонь и ярость? Единственное доступное нам тепло, единственное, что нам суждено почувствовать в этом мире. Город не любит нас. Он хватает нас акульими клыками, срывает мясо с костей и выплевывает обратно. Этот город не любит нас. Он порабощает, приговаривая к наказанию, о котором мы не знаем. А камеры – это наши улицы, кварталы, высотки, переулки, тоннели метро, каналы, болота, ранние утра и ночные смены, заводы, донья колодцев, – вот пожизненное заключение, к которому нас приговорили, которое мы унаследовали. Этот город не любит нас.

Мы строим город, а он нас ломает. Мы выжигаем его имя на языках и произносим его с торжеством. Где бы ни оказались; мы говорим: «Вот я откуда», но этот город нас не любит. Мы отдаемся ему. Мы живем для него. А он лишь поворачивается к тебе после всего, что ты для него сделал, и говорит: «Ну, и что?» И отпинывает тебя подальше или машет на прощание каждый раз, как ты порываешься уехать. Ты не можешь уехать. Этот город стал тобой, стал всем, что ты знал в этой жизни. И тюрьма станет домом, если больше ты ничего в жизни не видел. Этот город нас не любит. Здесь нам ни песни, ни плача, ни молитвы. Ни бога, который услышит наши стенанья. Мы не знаем рая и не страшимся ада. Этот город нас не любит; этот город, эта страна, этот мир.

Часть III

La Belle Dame sans Merci [27]

Глава 23

Гарлем, Нью-Йорк; 19.15

Майкл выходит из метро на 135-й улице. Мимо тихо проезжают машины, а деревья, обдуваемые беспощадным ветром, клонятся то ли в почтении, то ли в покаянии. Идя по бульвару Фредерика Дугласа, он кожей чувствует историю окружающих улиц. Вскоре Он встречает Ее и начинает ощущать следы ее присутствия: ее запах, подобный цветочному полю, ее касание, как исцеляющий жест шамана над страждущей душой, ее голос, словно трубы, под которые падает крепость его сердца, и ее лицо, как сложение оружия и провозглашение нежданного мира.

Здесь он в гармонии, ближе к ней. Он идет по улицам и смешивается с толпой. Здесь он в гармонии, потому что они не знают его в лицо; здесь он незнакомец, ничей сын, ничей друг. Здесь он невесом. Ветер несет его, как семена одуванчиков. Его ловят, чтобы погадать. Он метеор, не замеченный в небесах над этим ярким сияющим городом.

Чем ближе встреча с ней, как встреча солнца и луны в затмение, тем больше его накрывает волной эмоций, будто акт омовения, купание в самой святой из рек.

Он разворачивается и идет обратно, мимо магазинов шумных мужчин, торгующих на улице книгами, DVD-дисками и другими вещами. Он видит Ее у Шомбург-центра, на другой стороне улицы, как картина, висит гарлемская поликлиника. Она смотрит куда-то в пространство: прорицательница, провидица, странница по мистическим мирам. Если бы только он мог остановиться и смотреть, смотреть, смотреть на нее. Она замечает его и пытается скрыть свое удивление. Он понимает, насколько она теперь другая, другая, но не незнакомка.

– Не думал, что ты придешь, – говорит Майкл.

– Я тоже, – отвечает она.

Он не знает, как с ней поздороваться. Она видит эту неуверенность и бормочет что-то на выдохе. Протягивает ладонь, будто у них деловая встреча. Они жмут руки, и он трепещет от одного ее касания.

– Ты… – Волосы больше не падают ей на плечи, кудри забраны в тугие пучки на голове. Он осматривает ее с макушки до пят, хочет запомнить: серьги-кольца, объемный шарф, черная джинсовка с разрезами, юбка в тон, колготки в сетку и «мартенсы» со шнуровкой.

– Изменилась? – смеется она. – Не этого ты ожидал от девчонки из стрип-клуба, да?