В Сырах

У церкви стояли ворота, прямо под открытым небом, если не ошибаюсь, это были ворота Азова — турецкой крепости, которую взяли казаки. А на дверях церкви висели кандалы Степана Разина. Обильная зелень, буйная и неподрезанная, лезла из всех щелей, зеленью крепко пахло, стрекотали не то кузнечики, не то цикады, но ясно, что звучали тысячи насекомых сразу.

Хитрость Старочеркасска объяснялась тем, что тут не нужны были никакие особые укрепления. Хотя он и расположен на равнине, его предохраняет могучий Дон и его притоки. Не так давно, вспомнив Старочеркасск, я написал вот такое стихотворение:

ДонРека лежит как макарона,И начинается узка,

Преодолеешь в полплевка,Верховья Дона.Но разливается на югКазаку забубённый друг,Вода мощна и непреклонна

В низовьях Дона…В Старочеркасской русский род,Как в старой опере живёт,С монастырём подворье дружитЕму музеем верно служит…

Над камышами, пароходРоссией — Родиной плывёт,Здесь Разин был, и ПугачёваЗдесь видели, — солдата злого…

Что верно, то верно, Пугачёв приезжал сюда, двадцати семи лет от роду, ветеран после десяти лет службы. Он хотел, чтобы его уволили из армии, у него стали гнить старые раны, ему нужно было лечиться. Но старшины не отпустили его. И контрактник Пугачёв вначале пустился в бега, а затем стал вождём казачьего и «магометанского» восстания.

Подошли люди из ФСО, в костюмах, и отведя в сторону моих ребят, спросили, нет ли на них оружия, но обыскивать не стали.

Приехал отец Владимир, священник, и мы поднялись к церкви, и прошли внутрь. Пол в церкви был из железных плит, потому внутри было прохладно. Иконостас был велик и жёлто-ал. Золотых либо позолоченных сосудов и подсвечников было так много, что на фотографиях, оставшихся после церемонии, преобладает золотой цвет. Да и на священнике была золотая риза. И даже на мне был зеленовато-рыжий пиджак (купленный когда-то в магазине «Сток» за 245 рублей), и на фотографиях он выглядит также золотым.

Богдан не плакал нисколько, когда его окунули в чашу с водой и весело скалился, мокрый, на руках у отца Владимира. Чем вызвал восхищение собравшихся.

После церемонии прошлись немного по главной улице станицы. В монастыре за стенами пели монахи. В музей-подворье не пошли, не до того было. Вернулись к автомобилям. Приехали в Ростов и погрузились на корабль. Ибо праздновать заказали корабль. Я не спросил, сколько это стоит, но судя по всему, много. Когда все сели за стол на верхней палубе, корабль отчалил. Дул ветерок, встречались меньшие по размеру посудины.

Затем решили купаться. Отчаянный отец Сергея-олигарха прыгнул в Дон прямо из-за стола, где изрядно выпил, был унесён течением, и за ним вплавь бросились его сын и… моя жена. Всех их понесло течением… Я продолжал сидеть за столом, невозмутимо беседуя с адвокатом Беляком о чём-то. Не помню о чём. Когда безрассудную тройку: папу, сына и мою жену, приняли на борт, я подумал, глядя на обтирающуюся полотенцем стройную мать моего сына… я подумал, что также безрассудно, как она бросилась полупьяная в реку Дон сегодня, она бросилась в историю со мной, в этот наш роман, а потом очертя голову в Гоа.

На следующий день все мы разъехались. Тёща, взяв детей, уехала на поезде в Самарскую область, моя жена поехала с нею, потому что детей было много: Богдан, старшая дочь Валерия и ещё мальчик, — какой-то родственник тёщи, она привезла его с собой, четырёх лет. Всех их надо было наблюдать в поезде. Впрочем, я не уверен, возможно, моя жена уехала первой, а вот куда? Не помню, злость прошла, улеглась вражда, прошло и разочарование. Потому моя память охотно уступает времени свои информации. Помню только, что в «Волге» по трассе «Дон» мы мчались обратно одни. Я и мои верные партайгеноссе, без неверных женщин и несмышлёных детей. По дороге мы заблудились, решив объехать пробку в Воронежской области, глупо заблудились и выехали, как в Африке какой-нибудь, по компасу, имевшемуся на моих французских часах.