В тени богов. Императоры в мировой истории

Монарху наличие первого министра могло приносить огромное облегчение. Даже деятельный основатель династии Аббасидов, халиф аль-Ман-сур, однажды упрекнул своих министров, которые не старались быть под стать великому омейядскому визирю аль-Хаджжаджу ибн Юсуфу (ум. 714): “Вот бы и мне найти кого-то, на кого я мог бы положиться, как полагались на него, и отдохнуть от управления страной!” Чувство такта, несомненно, не позволило министрам аль-Мансура ответить, что никто из них не протянул бы долго, если бы решил взять на себя роль аль-Хаджжаджа. Легитимность Аббасидов – и большинства монархий, которые я изучаю, – была слишком высока, чтобы династия боялась, что ее свергнет могущественный министр. В случае с Аббасидами, по крайней мере в то время, нельзя было представить и такого, чтобы другой представитель династии устроил переворот, решив свергнуть халифа. С другой стороны, монарху, который оставлял управление государством на откуп визирю, могло казаться, что он не исполняет обязанности, возложенные на него Богом, и придворные, несомненно, критиковали бы его за это – разумеется, не открыто¹⁶

.

Поскольку визирь контролировал распределение благ и политику, у него появлялось немало врагов и завистников. Аль-Фадль ар-Раби, визирь Харуна, презирал Бармакидов и мог определять, кто имеет доступ к монарху. Он следил, чтобы в уши халифу постоянно лились ядовитые слова в адрес Бармакидов. При режиме Аббасидов, как и практически во всех империях до наступления Нового времени, политическая власть приносила огромное богатство. Смещение визиря в некоторых случаях могло во многом объясняться желанием вернуть это богатство в казну. Мудрый визирь не кичился нажитым перед монархом. Однако, даже когда сам визирь готов был проявлять сдержанность, ему нельзя было заходить в своем воздержании слишком далеко, иначе он рисковал подорвать свое положение. Вельможи должны были быть богаты и щедры, чтобы обзаводиться обширной сетью зависимых от них людей. Визирь не мог не оказывать знаки признательности, не дарить подарки, не выплачивать пособия и не предоставлять награды всем, кто славил его добродетели любым способом, признаваемым в конкретной культуре. Чтобы знать, когда остановиться, визирь должен был обладать чувством меры, достойным канатоходца.

Как и Харун, многие молодые монархи восходили на трон, испытывая недостаток уверенности в себе и благоговея перед своими наставниками. По мере того как их уверенность росла, укреплялось и желание выйти из-под опеки. Харун не мог просто дождаться смерти Яхьи, поскольку должность визиря в клане Бармакидов стала, по сути, наследственной. Младший сын Яхьи Джафар был не просто высокопоставленным политиком, но и ближайшим другом Харуна с самого детства. В юности они проводили вместе долгие вечера, смотря на выступления певцов и танцоров, обсуждая поэзию и наслаждаясь изысканной едой и вином. Состоять с монархом в близкой дружбе порой бывало нелегко. Отношения с человеком, который мог по мановению руки поставить крест на твоей жизни, не бывали ни совершенно равными, ни простыми. Сам император тоже порой разрывался между человеческой потребностью в дружбе, царским высокомерием и необходимостью поддерживать авторитет и сохранять достоинство, держась при этом на расстоянии и требуя почтительного отношения к себе. Неуверенный в себе человек иногда был особенно склонен требовать и дружеского, и почтительного отношения. Разумеется, сохранять баланс было гораздо сложнее, когда в дело вмешивалась политика, а ближайший друг правителя был и его первым министром. Поэтому принятое Харуном в 803 году решение отправить своего “отца” Яхью в тюрьму, казнить Джафара и уничтожить Бармакидов не сделало ему чести и повредило интересам династии.

В период между крахом Бармакидов в 803 году и смертью Харуна в 809-м на первом плане оказался вопрос о престолонаследии. Старшей женой Харуна – по сути императрицей без официального титула – была Зубейда, внучка халифа аль-Мансура. Она не только занимала высокое положение, но и отличалась властным характером, а потому оказывала значительное влияние на своего мужа. Неудивительно, что их единственный сын Мухаммад аль-Амин был назначен законным наследником. Однако по сложившейся в халифате традиции его единокровный брат Абдуллах аль-Мамун, который был немного его старше, должен был унаследовать халифат после аль-Амина. Как ни удивительно, пока у власти пребывал его брат, аль-Мамун был не только назначен наместником Хорасана (откуда происходило семейство его матери), но и сосредоточил в своих руках практически полный контроль над провинцией. Вероятно, когда Харун принял это решение, им отчасти двигали воспоминания о том, как он сам подвергался гонениям со стороны своего старшего брата. Обеспечив аль-Мамуну автономную власть, Харун, возможно, хотел оградить его от попыток изменить порядок престолонаследования.