В тени дождя

Тем временем на трибуну, расположенную в центре площади, в сопровождении охраны поднялся человек в строгом костюме, цилиндре и белых перчатках. Кивком головы он позволил своей охране отойти подальше, а затем с радостной улыбкой оглядел собравшуюся толпу. В нем соединялись отталкивающие черты напыщенного магната и важного политикана. Вдоволь налюбовавшись на беснующийся народ, он достал из кармана монокль и сложенный в несколько раз лист бумаги. Толпа разом замерла – на площади воцарилась тишина. Тысячи глаз устремились в сторону мужчины, стоявшего на трибуне и неспешно разворачивавшего загадочный листок.

– Приказ номер двадцать три! – его громкий голос пронесся над городом. – В связи с требованием народа казнить тех, кто ворует урожай, тормозит развитие нашего общества, оскорбляет ближних своих, встает на пути чужого счастья, не подчиняется справедливым законам, советом города было принято решение удовлетворить пожелания людей! Завтра на рассвете все жители без исключения будут расстреляны на городской площади! Просьба ко всем явиться в назначенный час и не опаздывать.

Толпа начала ликовать. Все были счастливы. Откуда-то раздался звук оркестра, высоко в небо взмыли десятки фейерверков, а на самой площади появилось множество праздничных столов, уставленных едой и напитками.

Помню, как я зажмурился так сильно, как только мог. Мне хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, подальше от этого безумия, но у меня ничего не вышло. Когда я открыл глаза, то увидел площадь, усеянную трупами. Мертвые изувеченные тела были повсюду, но у каждого из них на лице застыла улыбка. Кровь лилась по улицам ручьем.

– Вот так вот. Вот и чудесно, – услышал я голос позади себя.

Обернувшись, я увидел того самого мужчину в цилиндре и с моноклем. Он стоял возле дымящегося английского пулемета «Виккерс» и потирал руки. Перчатки, перепачканные маслом, утратили былую белизну, но это его нисколько не смущало.

– Вот почти все и готово. Оп-оп-оп! Вот почти все и готово, – напевал он, пританцовывая. Не успел я и глазом моргнуть, как из внутреннего кармана пиджака мужчина извлек блестящий револьвер и с размаху, выбив себе зубы, засунул дуло в рот. Кровь хлынула по его лицу, а он сам разразился безумным хохотом. Спустя секунду его палец нажал на курок. Выстрел практически целиком разорвал голову несчастного, но обезглавленное тело и не думало падать, а его хохот все еще продолжал летать над городом.

– Мы творцы собственной смерти, – с горечью подумал я.