В тени истории

Оба этих решающих аргумента имели важную оборотную сторону. Если рассмотреть их так сказать в зеркале, то во–первых они свидетельствуют о том, что немцы не рассматривали своё вынужденное подписание как действительно законное, и во–вторых, что они оставляли за собой право возобновить войну, как только её можно будет выиграть. То, что обе этих тайные оговорки не смогут оставаться скрытыми и то, что они смогут отравить отношения Германии с державами–победительницами гораздо глубже, нежели это сделал бы открытый и почётный отказ от подписания, осталось незамеченным. Равным образом не было замечено, что подписание — всё равно, с какими тайными оговорками оно было достигнуто — должно было разделить нацию и дискредитировать республику.

Уходивший рейхсканцлер, Филипп Шайдеманн, сделал патетическое, но верное предсказание: «Рука, подписавшая этот договор, должна отсохнуть». Именно это и произошло. Веймарская республика начала засыхать с того момента, в который она подписала свой собственный бойкот. Несмотря на частичный подъём во второй половине двадцатых годов, с этого момента она оставалась в течение всей своей короткой жизни кандидатом на политическую смерть: олицетворение малодушного самоуничижения для своего собственного народа, двусмысленная политика смягчения и фальши для союзников. Ни вновь пробудившийся германский патриотизм, ни проснувшееся раскаяние союзников не нуждались в Веймарской республике. Оба этих фактора в трагической связке действовали в тридцатые годы на пользу Гитлеру.

Сегодня Версальский договор принадлежит истории. Какие уроки можно извлечь из этой главы прошлого? Для нашей непосредственной ситуации очень мало. Сегодняшняя Европа отличается от Европы 1919 года вплоть до неузнаваемости. Пока Восточная Европа находится под русским, а Западная Европа — под американским владычеством, проблема, которую не смог разрешить Версаль, не стоит вообще — а именно проблема, как можно предотвратить то, что в организованной по национальному принципу Европе в ней будет владычествовать её самая большая нация. Даже в случае отвода русских и американских сил из Европы («disengagement

» [36]) она не возникнет ещё раз в форме 1919 года, и именно потому, что Франция и Германия сегодня больше не рассматриваются как неизбежные противники. Мысль о том, что они в таком случае могут совместно вести Европу, даже придать её своего рода единство, не является более утопической.

Совершенно уже не говоря о революции, которая произошла с 1919 года в отношениях между Францией и Германией, европейский национализм сегодня нельзя больше сравнивать с тогдашними временами. Евангелие Вильсона, которое столь мощно подействовало в Азии и в Африке, несколько поблекло в Европе. Возможно, что новые принципы, в соответствии с которыми старый континент однажды попробует реорганизоваться — если он получит для этого шанс — пока еще находятся в зачаточном состоянии и их сложно различить. Однако одно ясно уже сейчас: это не будут более принципы 1918–1919 гг.

Всеобщий урок, который дала нам история Версальского договора — всем нам, англичанам, американцам, французам и немцам — это повод задуматься и скромность; почти что следовало бы употребить старомодное и выспреннее слово «смирение». Это не является той страницей истории, какой гордятся; никто из участников, с обеих сторон, не вышел из неё со славой. У всех были свои оправдания, однако все оказались несостоятельными — будь это недостаток мудрости, будь это недостаток мужества. Сумасбродство союзников и слабость немцев соединились, чтобы породить скверный, отравленный мир.

Последняя мысль, более умозрительной природы, однако по этой причине тем более интересная: сумасбродства и слабости было достаточно, но принесли ли бы даже мудрость и мужество добрый, длительный мир в ситуации и в атмосфере 1919 года? Можно в этом усомниться. Возможно, что Парижская мирная конференция 1919 года с самого начала предприняла нечто невозможное. Возможно, что время, когда мирная конференция могла одним ударом покончить со всеми беспорядками и с хаосом всеобщей войны, в 1919 году уже безвозвратно прошло. В настоящее время кажется, что оно отошло в прошлое ещё дальше.

Праздничные мирные конгрессы и всеобъемлющие мирные договоры — это не вечные феномены истории. Ни античная, ни средневековая история не знает о них; столь же мало знает о них современная история Азии и Америки. Они принадлежат к определённому периоду европейской истории и общественной эпохи — эпохи, которая началась в 17 веке и возможно в начале 20 века подошла к концу.