В тени молнии

– Монтего разозлился. Он не успел одеться, когда Сибриал напал на нас. Получилось так, что взрослый мужчина, при шпаге, опытный фехтовальщик и боксер, до полусмерти избил голого четырнадцатилетнего мальчишку. – Гориан ахнул. Киззи почувствовала удовлетворение и добавила: – Монтего сломал Сибриалу обе руки и четыре ребра, а еще три ребра раздробил. Мне пришлось умолять его, чтобы он пощадил Сибриала. Он не хотел. Он был тогда ребенком, но, если бы кто-нибудь узнал о нападении на наследника гильдии, его казнили бы. А если бы он убил Сибриала, казнили бы нас обоих. – Киззи видела все так ясно, будто все случилось вчера. – Я, можно сказать, на себе притащила Сибриала домой, и мы придумали историю о том, как на него напала уличная банда в Слаге.

– Стекло мне в ноздрю, я помню эту историю!

– Тише! – зашипела на него Киззи.

Гориан был потрясен, и Киззи испугалась, что он может не сдержать слово. Он зашептал:

– Помню. Национальная гвардия искала ту банду несколько недель.

– Да. Но не было никаких двадцати бандитов, от которых мой братец доблестно отбился мечом. Был один Монтего. Четырнадцатилетний, голый и без оружия.

– Так вот почему Сибриал так ненавидит тебя, – тихо сказал Гориан.

– Да. Я – единственная свидетельница его величайшего унижения.

– Но он ни разу не обмолвился о Монтего.

– Если бы он это сделал, – объяснила Киззи, – то выдал бы себя. Монтего казнили бы, конечно, но Сибриал был бы не столько отомщен, сколько опозорен: дать избить себя ребенку! Я уверена, что, если бы Монтего остался никому не известным провинциалом, Сибриал, скорее всего, нашел бы способ отомстить ему. А Монтего взял и стал Малышом Монтего, самым искусным убийцей в Оссанской империи. Давай сюда список.

– Стекло мне в ноздрю, – повторил Гориан, качая головой. – Вот это история так история. На, держи.

Он сунул руку в карман, достал листок бумаги и протянул его Киззи. На листке было несколько десятков имен, написанных неряшливым почерком Гориана. Киззи пробежала их глазами: одни имена удивили ее, другие позабавили, но ни одно не вызвало подлинного ошеломления.

– Это все? – спросила она.

Гориан поморщился:

– Может, да. А может, и нет. Список неполный, он же составлен на основе слухов и наблюдений. Это неофициальный документ, выпущенный обществом.

– Мог бы сказать мне об этом раньше, – буркнула Киззи. После недавних откровений она чувствовала себя голой, ее уже начал поедать червячок раскаяния. – Помни о своем обещании. Если ты разболтаешь…

– Эй, я же дал слово. Я уважаю тебя, Киззи, и даже если бы не уважал, неужели ты думаешь, что я буду сплетничать о Сибриале или Монтего? Любой из них съест меня на завтрак и не подавится. – Его глаза слегка расширились. – Монтего может съесть и в прямом смысле.

– Не забывай об этом, – сказала Киззи. – И спасибо за список. Я зайду, если мне что-нибудь понадобится.

30

День клонился к вечеру. Идриан глядел на Медные холмы, высившиеся к западу от Оссы, и играл сам с собой в угадайку: которые из теней, скользящих по залежным полям, принадлежат облакам, а которые порождены безумием, запертым в уголке его мозга? Безумие преодолевало сдерживавшую его магию стеклянного глаза: так узник пробирается между прутьями решетки. Сколько времени оставалось до тех пор, когда глаз перестанет работать? И что тогда? Сможет ли он держать безумие в узде? Или придется все-таки признаться Тадеасу и министерству Легиона в том, что его разум деградирует очень быстро?

А вдруг ему только кажется? Ведь глаз все еще резонирует, и сильно. Магии в нем хватит на несколько лет. Может, Тадеас прав и эти видения – отклик его разума на гибель Касторы? Тогда он справится с этим, прослужит в армии до конца войны, вернет долг министерству и воспользуется каналом феникса для перезарядки глаза.

– Сэр?

Идриан очнулся от размышлений, обернулся и увидел Брейлира:

– Мм?

– Вы скривились, сэр. Что-то не так?

– Да нет, просто задумался о давно ушедших друзьях.

Это была ложь, которая давалась Идриану легко. Он много раз прибегал к ней.

– О-о-о… Вы часто о них вспоминаете?

– Чаще, чем хотелось бы.

Брейлир сел на камень рядом с Идрианом. Воцарилось дружелюбное молчание. Вдруг оружейник спросил:

– А мне уже пора горевать о потерянных друзьях, сэр?

Вопрос был не в бровь, а в глаз. Идриан привык к тому, что молодые новобранцы приходят на войну, уверенные в собственной неуязвимости. Все как один считают, что переживут любую войну. Подумаешь, получат парочку шрамов, это ведь не беда – шрамы, как известно, украшают мужчину. А потом парни сталкиваются с жестокой действительностью, которая не оставляет от их уверенности камня на камне; кого-то настигает нервный срыв, а кто-то и вовсе едет крышей.

– Давно ты с нами?

– Шесть дней, сэр.

– Познакомился с остальными в батальоне?

– Ну, так-сяк. Мне кажется, инженеров я понимаю лучше, чем солдат, сэр. Я работаю руками, и они тоже. Я вечно разбираю что-то на части, собираю заново, чиню, и они тоже. – Подумав, он добавил: – Только вот Мики я побаиваюсь.