В тени пророчества. Дилогия (СИ)

«Я не могу убить себя. Не могу убить себя сам. Значит это не он, а САМ должен убить себя! Гениально и просто!»

На лице противника застыло удивленное и немного испуганное выражение. Он обиженно дотронулся до своей груди, из которой толчками вытекала кровь. Затем его глаза остекленели, и с тем же обиженным выражением лица тот упал на спину.

Всё. Тело исчезло. Комната исчезла. Меч, торчавший в груди, но как бы не в ней, также исчез. Исчезло все окружающее, все звуки, цвета, запахи и чувства. Исчезло даже его собственное тело. Разум оказался один, плывя в той черной бесконечности, которую старый Ной называл космосом.

С ним начали говорить. Это были не голоса, не звуки, это были образы. Километры образов, тысячелетия прожитых жизней. Они шептали, говорили, кричали. Жаловались и хвалились. Плакали и смеялись.

Он понял, кто были они, те существа, построившие эти гробницы. Это, и правда, были гробницы. Но не для людей. В смысле, не для существ. И не для их правителей. Это были гробницы для оружия. Для ЗНАНИЯ об оружии. И теперь это знание перешло к нему, вместе с мириадами других образов, подобно вихрю ворвавшихся в голову. Гробница опустела.

Оружие. Оно было, но как бы и не было. Оно находилось везде вокруг, но в то же время и нигде. И оно было поистине ужасно!

Шаман увидел, как небесные армии крушат последние цитадели тех существ, которые возвели эти памятники. Как мужественно сражаются они с армиями Неба и Света. Как бессильно погибают, падая один за другим. Но НЕ ИСПОЛЬЗУЮТ его.

Эта раса предпочла уйти, но не переходить рубеж.

И эти пирамиды — наследие. Для них, людей. Потому, что только люди смогут использовать ЭТО в борьбе с Небом.

И вновь шаман стоял на вершине пирамиды. Холодный и злой степной ветер обдувал его со всех сторон, трепетал волосы и бороду. Вокруг расстилалась ночь. Он смотрел на восток.

— Ты доволен? Ты получил, что хотел, Сатанаил?

Шаман медленно повернулся в сторону говорившего. Это был вестник. Он стоял рядом, точнее висел в воздухе, но вестников это нисколечко не смущало.

— Что, Гавриил, боитесь? — шаман усмехнулся.

— Мы ничего не боимся, шаман.

— Тогда почему ты здесь? Чтоб остановить меня?

Теперь усмехнулся Гавриил.

— Нет. Просто предупредить. Ты знаешь НАСКОЛЬКО оно страшно?

Сати зло улыбался.

— Помни Сатанаил, возврата не будет. Кто переступит грань, потеряет все.

— Я не боюсь, Гавриил.

— Я знаю. — Кивнул вестник — Поэтому не угрожаю. Ты сам должен понять опасность и отказаться.

— И оставить мир в цепях рабства? Ваших цепях? — шаман повысил голос. Ангел вздохнул и покачал головой.

— Ты многого не понимаешь, шаман. Слишком многого.

— Я не боюсь вас. И буду бороться. И если вынудите, я использую его.

Ангел вздохнул и бесстрастно покачал головой.

— Сатанаил, ты так ничего и не понял. И не хочешь понимать. Ее не вернуть, пойми. И мы не виноваты в этом. Ты хочешь изменить мир? Попробуй. Но если перейдешь рубеж, мы остановим тебя.

Вестник исчез.

— Попробуйте! — зло, сквозь зубы прошипел человек и полез вниз. Да, у него теперь было оружие. Но ощущения победы не было. Как будто все остались при своих. Так что все, как и встарь, зависит от него и его дела.

Но теперь пришла пора действовать. Настал их ход.

Тем временем Абаддон с тремя тысячами нубийцев подходил к Элефантине, острову на границе. Бааль Зебаб с несколькими тысячами кочевников был в трех дневных переходах от Мемфиса. Небирос с учениками из египтян готов открыть ему ворота. А Аэсма с тысячной армией скует действия фараонов Дельты, внося в их ряды разлад и смятение, не давая прийти на помощь Долине. Это в первые же дни восстания разделит войска фараонов, не позволив объединиться. Тем временем Саргатанас подойдет с востока, из-за Синая, и вся дельта Нила будет в их руках. Неплохое начало.

Война началась.

* * *

Двор действительно был обложен. Но я выскочил. Они что-то почувствовали, но не поняли сразу. А когда поняли — было поздно. По дворам и закоулкам моего города им меня не догнать.

Я шел на вокзал, насвистывая веселую песенку, пугая окрестных привидений. В результате бурного совещания было принято соломоново решение: совместить неприятное с бесполезным. То есть в Москву еду я. Настя остается для восстановления, догонит позже, если сможет. Глядя на ее состояние, я в этом сомневался.

Идею подкинула, как ни странно, Юлька, спасенная наркоманка. С самого начала она оказалась настолько настырной и вредной, что оставалось или убить ее, или все рассказать. Вот так и спасай их, неблагодарных! Да, бурный у нас был вечер!

Пришлось ввести ее в курс дела, объяснить и рассказать что к чему. И про меня, и про колдунов, и про то, как ее спасли. Короче, про всё.