– Не сказал. Решил, что в тебе отзываются остатки моей энергии, которую я влил, спасая, – совсем иначе заговорил Лэйнар, – и они выплеснулись как реакция на музыку. Когда мелодия закончилась, даже следа магии не осталось ни в тебе, ни в воздухе. Сейчас в тебе магии опять нет. Это видно по ауре.
– То есть проблема исчерпана? – Я всё-таки повернула к нему голову.
Лэйнар поджал губы.
– Нет. Творчество для людей законом запрещено. В принципе.
– Что?! – Внутри меня всё оборвалось.
– В Аэранхе люди не имеют права заниматься творчеством в каком-либо виде. Любой всплеск творческой энергии фиксируется. На место преступления прибывают стражи.
– Преступления?!
– Да. Согласно договору между людьми и лаэрами творчество считается преступлением и запрещено. За него так же изолируют до перевоспитания. Срок зависит от тяжести нарушения.
– Господи, да это просто «451 градус по Фаренгейту»[1]
какой-то… – ошарашенно пробормотала я.– Не понял.
– Зато мне теперь понятно, почему у вас мало кто из людей улыбается, одни хмурые лица! И лифты к вам на верхотуру не придумали…
– И что тут такого? – проговорил Лэйнар. – Недовольные всегда найдутся. Но мы спасаем жизни. Защищаем людей от внешних опасностей, обеспечиваем…
– «Что такого»?! И ты говоришь, «что такого»?! – возмутилась я. – Да это же фашизм! – и заметив непонимание в его глазах, выпалила расшифровку: – Фашизм – это диктатура и тирания, основанная на расизме и вымышленном превосходстве одних над другими, чтобы сделать других рабами!
Лицо Лэйнара оскорблённо вытянулось.
«Других сделать рабами?!» – в голове Лэйнара будто колоколом ударило.
– Ты не имеешь права так говорить, – жёстко проговорил он.
Оля вспыхнула, а потом потухла. С тоской посмотрела мимо него. Просто в стену.
– Да, и этого права я тоже не имею. – Обернулась. – Зачем ты меня спас?
– Давай не будем повторяться.
Она отошла от окна. Устало села на край мокрой ванны, проговорила тихо, будто самой себе:
– Не надо было. Я бы разбилась и просто не знала, что существуют миры, в которых человек – ничтожество. Низшее существо, тварь дрожащая. Ограниченная в развитии рабочая сила. Чего хотеть, куда развиваться, если ты не можешь ничего создать нового, придумать, обрадоваться даже ерунде, которая получилась? В древнем мире у нас были рабы, но у них хотя бы был шанс. Они могли петь, сочинять, творить, а тут… нельзя… – И она выдохнула, словно загасила свечу. – За любое движение мысли – тюрьма…
Лэйнар не знал, что ей ответить. Внутри бурлило несогласие, но её тоска оказалась такой настоящей, что дискутировать было просто недостойно. Сдержав возмущение, он сказал:
– В Аэранхе сотни тысяч людей. Нормально живут. В безопасности.
Она посмотрела на него в упор.
– Нормально? А ты их спрашивал?
– Нет.
– Конечно! – усмехнулась она. – Зачем? Кто спрашивает у пса придорожного: «Как ты живёшь? Рад? Счастлив?». Палку принёс? Удобно. Сдох? Значит, сдох.
Что она такое говорит?!
Пауза. Громкий вздох.
– А кто вас вообще добрыми назвал, господа лаэры? – От её взгляда по душе скребнуло. – Или сами себя? Перья почистили, крылья расправили, нимб пририсовали, и здорово! Уже не диктаторы, а спасители мира! А от чего вы его спасаете? Вот лично ты? Совесть не колет?
У Лэйнара перехватило дух. Он мгновенно вскипел, словно безобидная на вид человечка сковырнула корку на ране, под которой пекло.
– Совесть? Колет. За те жизни, что не успел спасти! Их триста восемьдесят пять. Я их считаю. А что спасать не надо, скажи младенцам, которых пожирает огонь! – рыкнул он. – Или старикам, провалившимся в трещины в земле! Или деревням, которые атакует стая взбесившихся от аномалий хищников! Мне стыдиться нечего, поняла?
Лэйнар сжал кулаки. Ушёл бы прочь, если б разговор был закончен.
Оля убрала мокрую прядь за ухо. В расширенных глазах – осознанная боль.
– Мне жаль. Сказала лишнее… – Она опустила голову. Сплела пальцы и произнесла в залитый водой пол: – Ты бы отказался от меня, командир. Какими-то, уж не знаю какими способами. Потому что я не умею не пользоваться воображением. Я рецепты на кухне придумываю, если книги в расчет не брать. И слоганы рекламные. И ролики. Я просто человек творческий, даже в детстве ни секунды без сказок не сидела: цветы у меня разговаривали, камешки оживали, кошки по радуге прыгали на картинках… Так что я прожжённая рецидивистка по-вашему, уже не исправить. При всей красоте это самый ужасный, отвратительный мир, в который я только могла попасть. Насмешка вселенной.
Оля сгорбилась, обхватила себя руками.
– Прости, я тут жить не смогу…
Один вздох. Оля задрожала, как тогда, у шпиля, и вдруг зыбкие вибрации разошлись от неё, как круги от камня, брошенного в воду. В это мгновение Лэйнар понял, что ещё не спас её. Девочка из другого мира, уязвимая сейчас, будто без кожи, в самом деле могла стать номером триста восемьдесят шесть в любой момент.