В тени вечной красоты. Жизнь, смерть и любовь в трущобах Мумбая

Абдул не хотел, чтобы мать слышала его стенания, и попытался взять себя в руки. Не надо смотреть на наручники, сковавшие запястья; не надо поднимать взгляд на рыбообразного офицера и на хорошо отглаженные стрелки форменных брюк цвета хаки. Избиваемый закрыл глаза и попытался мысленно произнести слова какой-нибудь молитвы, хотя не помнил, когда последний раз молился.

Но все эти усилия не помогли. Сдержать крики было невозможно. Стоны и всхлипывания разносились далеко и долетали до дороги. Однако чуть позже, когда экзекуция закончилась и Абдул рассеянно следил за тем, как удаляется за дверь полицейский в начищенных коричневых ботинках, он попытался убедить себя, что не проронил ни звука. Пока его пороли, по всему участку были слышны оглушительные вопли Зерунизы. Но прямой связи между рыданиями Зерунизы и мучениями ее сына все же не было. Зная склонности своей матери, Абдул легко мог предположить, что она так воет целый день.

Хорошо то, что теперь ее крики слышались откуда-то издалека. Возможно, офицеры выпроводили ее вон, потому что устали от причитаний. Власти аэропорта недавно облагородили территорию вокруг старого одноэтажного домика, в котором находился полицейский участок. Рядом с входом разбили клумбы с розовыми цветами и тропическими растениями. Их листья блестели на солнце так же ярко, как новенькие джипы, припаркованные неподалеку.

Абдул представил себе, как мать быстро удаляется за ограду и направляется домой. Во всяком случае, ему очень хотелось думать, что все происходит именно так.

В большой камере, куда препроводили Абдула, находилось еще семь заключенных. Отца содержали здесь же и били прямо на глазах у сына. Помещение не было похоже на тюремные клетушки, которые Абдул видел в фильмах в видеосалоне в Саки-Нака. Здесь стояли железные стулья, большой деревянный стол с ламинированной столешницей, а также четыре металлических шкафа. Таких красивых шкафов Абдул в жизни не видел. Дверцы их были зеркальными. Это была мебель знаменитой марки Godrej[67], выкрашенная бронзовой, голубой и синей краской. Если бы не раздававшиеся отовсюду крики и стоны, можно было подумать, что ты попал на выставку дорогих предметов интерьера.

В участке Сахар были, конечно, обычные камеры, где содержались арестованные. А то помещение, в котором находились Абдул и его отец, их товарищи по несчастью называли «неформальным СИЗО». Это был кабинет, предназначенный для делопроизводства. Полицейские вели здесь «беседы без протокола» с Хусейнами и другими людьми, которые официально не числились задержанными. Здесь, к всеобщему удовольствию, даже было окошко, через которое друзья и родственники могли передавать узникам сигареты и утешать в постигшем их горе.

Абдул все ждал, что в проеме появится Сунил или мусорный вор Калу, а может, и кто-то еще из мальчишек. Почему бы ребятам не наведаться, чтобы узнать, как у него дела? Он даже представлял себе, как скажет им: «Дела у меня неважные». Но никто кроме матери не приходил. На третий день Абдул перестал надеяться на то, что заявится кто-либо еще.

Каждый день полицейские задавали ему один и тот же вопрос:

– За что ты так издевался над хромой женщиной?

На это мальчик жалостливо отвечал:

– Сэр, вы же видите, я человек слабый. Я бы давно признался, если бы на самом деле совершил это преступление. Но я его не совершал. Была лишь перебранка, ничего более.

Абдул подготовил также еще одну слезоточивую речь:

– Пожалуйста, сходите в Аннавади и спросите жителей. Там было много свидетелей. Я не трогал ее. Как я мог затеять драку с женщиной? Да еще с одноногой? Спросите кого угодно: я никогда даже девчонок не дразнил. Я ни с кем не ссорюсь. Если я за всю свою жизнь над кем и подтрунивал, так только над своим братом Мирчи. Но и его я ни разу в жизни не ударил, хотя это мой собственный младший брат, и я знаю, что мог бы иногда дать ему тумака.

Однако полицейские, похоже, не собирались обращаться к свидетелям в Аннавади.

Тогда Абдул решил зайти с другой стороны, при этом продолжая выдвигать все свои аргументы с предельным смирением:

– Фатима сама себя подожгла в припадке безумия. У них вышла небольшая ссора с моей матерью, а Одноногая сделала из мухи слона. Но что толку теперь твердить вам об этом? Она потерпевшая, и вы будете обращать внимание только на то, что говорит она, потому что видите ее ожоги. Меня вы все равно слушать не станете!

Караму полицейские почти в открытую угрожали:

– Зачем ты нарожал столько детей, мусульманин? Ты не сможешь их прокормить и дать им образование. Ты проведешь в тюрьме долгие годы, так что твоя жена забудет, как ты выглядишь.