В тихом омуте

– Не собирай ты сплетен, – немного раздраженно ответил собеседник, – местные кумушки и не то расскажут. Сидят, вяжут свои салфетки, как паучихи, да придумывают небылицы.

– Сплетни или нет, но я за тобой в оба глаза, ты это учти.

– Удочка, крючок и прикорм – вот и все мои снасти.

Игнат усмехнулся, чуть приподняв левую бровь, заглянул за спину рыбаку, демонстративно оглядел со всех сторон.

– А удочка-то где?

– Так я без нее сегодня. Погода не для клёва, вот что. Из окна-то показалось, лодка отвязалась да и уплыла, вот и ходил проверить. На месте она. А погода не для ловли. Рыба, она-то чует погоду, сегодня и смысла нет выходить на озеро.

Участковый еще несколько мгновений недоверчиво разглядывал его, затем как-то неуверенно кивнул, обошел его и снова нарастил темп. Рыбак простоял посреди дорожки какое-то время, провожая взглядом Игната, затем плюнул ему вслед и поторопился домой, прибавив шаг.

2

Глядя из окна машины на деревенские пейзажи, прошлое для меня становилось более призрачным и почти нереальным, чужим. Иногда перед глазами все еще вставало лицо моего старого знакомого – Телегина: на нем отражались ирония, страх и неверие в то, что я действительно уеду из города на некоторое время. Косте казалось, что моя идея отдохнуть месяц-другой подальше от города – всего лишь каприз. Я же, глядя на свою жизнь, все больше хотела стереть ее, как карандашный набросок, ластиком, и придумать что-то иное, светлое, приятное. Я хотела придумать другую жизнь, где я не скатилась до сомнительных компаний, заискивающих знакомых и ежедневных клубов.

Я разорвала все старые связи, удалила всех друзей из памяти и жизни. Остался только Телегин, которому я приносила деньги, и в поле зрения вновь замаячила Лиза. Она появилась неожиданно, в больнице, на второй день после того, как я пришла в себя в белой палате с перебинтованной головой и смутными воспоминаниями о случившемся. Вместо упреков она протянула мне кулек с яблоками и крепко обняла.

– Давно не виделись, – сказала она.

– Давно, – откликнулась я, не зная, что еще сказать.

Связь с ней я потеряла около двух лет назад: ее позвали работать в другой город, я же завела новых друзей и утонула в вечеринках между съемками.

Из больницы Лиза забрала меня к себе на старую квартиру. Возвращаться в свою, где меня поджидали журналисты с вопросами, обвинениями и вспышками фотокамер, не хотелось.

В этой квартире мы жили с ней вместе, когда я приехала в город поступать и искала себе жилье. В то время не могло быть и речи о том, чтобы купить что-то в столице. И я была рада углу в доме ее матери. Две комнаты в коммуналке, которые она занимала с мамой, были единственной их жилплощадью после того, как мать Лизы ушла от ее отца. Оплачивать ее стало тяжело, когда Анастасия Алексеевна ушла с работы из-за слабого здоровья. Когда мы познакомились, тетя Настя уже не работала, и жили они на копеечную зарплату, что получала Лиза в кафе официанткой, работая там до самого закрытия.

– Не могу платить за учебу да еще оплачивать коммуналку, – пожаловалась она мне, когда мы сели за стол в маленькой комнате, разделенной на кухню, спальню и санузел. Настя, мама Лизы, спала в другой комнате, на тот момент она практически слегла. – Если бы с кем-то разделить их, было бы здорово. Но мало кого устраивает тесное жилье, да еще втроем.

Работу я и сама собиралась искать, поддержки в городе у меня не было, родителей я не знала, они погибли, когда мне было лет семь, воспитывала меня бабушка. На ее маленькую пенсию я не могла рассчитывать. Мне требовалось только место для ночлега, поскольку, как и Лиза, приходила домой лишь к ночи. Та небольшая плата, которую спросила с меня Лиза, мне подходила. За те пять лет, что мы прожили с ней бок о бок, я едва ли не сроднилась с ней и тетёй Настей.

По соседству жила развеселая старушка девяноста двух лет, часто звала нас в гости на чай и рассказывала о своей длинной и не самой простой жизни. Тем не менее, именно от нее мы научились не унывать.

Первый год выдался самым сложным для меня. После пар я торопилась в бар по соседству с универом, там работала до закрытия, порой возвращалась в два-три ночи, но если приходила раньше, то кормила и мыла тётю Настю. Иногда приходилось задерживаться и до утра. Едва ли мы с Лизой высыпались, но молодость давала о себе знать – мы не чувствовали усталости, только апатию, которая порой одолевала то меня, то ее. Настя «сгорела» через год после моего к ним вселения, на похоронах были только я и Лиза. Мы закончили обучение с разницей в год, она уже работала на киностудии и в театре, я все еще искала свой актерский «дом» и подрабатывала помощницей костюмера. Работа была не самой желанной для меня, но я была в своей актерской сфере. Только благодаря Лизе я получила роль, четыре года спустя надоевшую мне.