В тине адвокатуры

— Нет, я постараюсь возвратить ей эти деньги. У меня есть несколько дел с крупным гонораром в будущем. Еще неизвестно, как взглянет на все это она и ее доктор, с которым она переписывается чуть не каждый день. Могут поднять историю и скомпрометировать меня. Ты, конечно, этого не захочешь?

— Хорошо, — согласилась она, — я не скажу ей ни слова.

Ей было это очень неприятно. Разделение общего горя с близким человеком умеряет его тяжесть. Сознание, что другой близкий человек также несчастлив, составляет почему-то сладкое утешение в несчастьи. Недаром говорит пословица; на людях и смерть красна.

Успокоившийся мало-по-малу Николай Леопольдович просидел еще около получаса с княгиней, рассыпаясь перед ней в благодарности и признаниях в вечной страстной любви и, наконец, уехал, совершено обворожив ее своим рыцарским благородством и чувствами.

Револьвер она ему не отдала.

— Я сохраню его на память об этом, сказали бы многие, несчастном, а для меня счастливейшем дне моей жизни, когда я вполне узнала и оценила тебя… — сказала она, обнимая его в последний раз.

«Хороший револьвер! Двадцать два рубля стоит», — думал Гиршфельд, усаживаясь в сани.

XIV

Выгодный денек

Княжна уже более получаса ожидала Николая Леопольдовича.

Входя на лестницу квартирки, в переулке, прилегающем к Пречистенке, он придал себе снова расстроенный вид.

— Я думала, что ты уже совсем не приедешь… — встретила его Маргарита Дмитриевна.

— Дела задержали, нас постигло большое несчастье.

— Какое? — побледнела она.

— Мы потеряли в акциях этого проклятого банка двести тысяч рублей. Я после разговора с тобой о деньгах, оставшихся после сестры, поместил их в эти бумаги, увлекшись их быстрым повышением на бирже. Они стояли твердо до последнего дня, когда вдруг банк лопнул и ворох накануне ценных бумаг превратился в ничего нестоящую макулатуру. Я сначала этому не верил, но сегодня получил точные справки.

— Значит, я потеряла все мои деньги! — с отчаянием в голосе крикнула княжна и буквально упала в одно из кресел.

На губах Николая Леопольдовича появилась злая усмешка.

— Ничуть, — начал он, отчеканивая каждое слово, — я потерял мои деньги, если ты не хочешь принять первую мою редакцию: «наши». Твои деньги я могу возвратить тебе хоть завтра все до копейки.

— Виновата, я обмолвилась! — смешалась она.

— Я бы просил тебя так на будущее время не обмолвливаться, если ты хочешь продолжать вести со мной наше дело! — тем же резким тоном заметил он.

— А княгиня, она, конечно, ничего не потеряла! — переменила она разговор, подчеркнув слово «конечно».

Николай Леопольдович понял шпильку и улыбнулся.

— Конечно, ничего, но это не помешало мне быть сейчас у нее и уверить ее, что она потеряла на акциях этого банка триста две тысячи рублей. Таким образом, мы нажили на этом деле сто две тысячи. Надеюсь, что в этом случае ты ничего не будешь иметь против этого «мы»? — в свою очередь уколол он ее.

— Какой ты злой! — улыбнулась она, совершенно успокоенная.

— Как же приняла это известие княгиня? — спросила она, когда Гиршфельд сел в кресло.

В коротких словах передал он проделанную им у княгини сцену с револьвером.

Княжна смеялась от души.

— Можно было проделать тоже самое и с частью денег князя Владимира, — сообразила она вслух.

— Нет, моя дорогая, нельзя, да и не зачем. Поспешишь — людей насмешишь, совершенно справедливо говорит русский народ. Княгиня очень боится опекунской ответственности. Деньги князя от нас не уйдут, но надо их заполучить в собственность с умом и осторожно. Подумаем — надумаемся.