В царстве глины и огня

— Такъ мнѣ, душечки мои, прямо и сказалъ: «пойди ты, говоритъ, къ ней и скажи, что чѣмъ ей безъ закона съ Леонтьемъ путаться, то лучше-же я законъ съ ней приму, потому что я такъ въ нее влюбившись, что даже ночей не сплю и отъ пищи отбился. Возьмемъ, говорятъ, и повѣнчаемся, только пущай она на Леонтья наплюетъ и держитъ себя въ акуратѣ». Вѣдь эдакое, дѣвушки, счастье дѣвкѣ привалило! Обжигало, пятьдесятъ рублей на всемъ готовомъ получаетъ и у хозяина лѣто и зиму работаетъ.

— Не наплюетъ она на Леонтья. Гдѣ тутъ наплевать, коли ихъ водой не разольешь! рѣшали слушающіе. — Да и не одинъ у ней Леонтій. Она вонъ и съ Сенькой Муравкинымъ путается.

— По веснѣ она съ Муравкивымъ путалась, а потомъ, какъ Леонтій ему всѣ печенки отбилъ, то Муравкинъ къ ней даже и не подходитъ, возражала Ульяна.

— Поди ты! Сама я видѣла, какъ недѣлю тому назадъ они сидѣли въ олешникѣ на задахъ и смородину ѣли, она и Муравкинъ. А потомъ тутъ какъ-то разъ за грибами вмѣстѣ ходили. Я иду по рѣчкѣ, вонъ тамъ, гдѣ барочный-то лѣсъ сложенъ, а они съ кошолками мнѣ на встрѣчу и выходятъ изъ осинника, разсказывала какая-то баба. — Она подлая. Ее и Леонтію-то удавить, такъ и то мало. Да и помимо Муравкина…

— Неправда, ангельчикъ, неправда. Просто она любитъ съ мущинами, лясы точить, выгораживала Дуньку Ульяна.

— Хороши лясы, коли сидитъ въ олешникѣ съ Муравкинымъ обнявшись и ягоды ѣстъ!

— Законъ приметъ, такъ перемѣнится, замѣтила еще одна женщина. — Въ законѣ жить или безъ закона! Закона-то наша сестра какъ добивается! Даже на все готова, потому мужъ… А въ дѣвкахъ такъ что ей? На все плевать. Все трынъ-трава.

— И она мнѣ, Дунька-то, то есть… «Я, говоритъ, какую угодно клятву ему дамъ, землю съѣмъ, что на Леонтія наплюю», врала Ульяна.

— И, мать! Повадился кувшинъ по воду ходить, такъ тутъ ему и голову сломить. Никакія клятвы не помогутъ, коли кто себя на такой ногѣ держитъ. Хоть цѣлую тачку земли съѣстъ, такъ будетъ то-же самое.

— Ну, не скажи. Сколько я видѣла по заводамъ, что въ дѣвушкахъ гуляютъ, а законъ примутъ я такія жены станутъ, что хоть портретъ съ нихъ пиши. Мужъ все-таки мужъ и всякая это чувствуетъ. А полюбовникъ что такое? Сегодня онъ есть, а завтра и сбѣжалъ.

Слдухи о предстоящей женитьбѣ Глѣба Кирилавича на Дунькѣ дошли до товарища Глѣба Кириловича, старика-обжигалы Архипа Тихоновича, и наконецъ до прикащика Николая Микайлова. Тотъ к другой поздравляли его, но не обошлись безъ предостереженій. Архипъ Тихоновъ прибавилъ:

— Смотри, не обмишурься. Дѣвчонка-то она верченная да путанная.

— Я законъ принимаю, а не кто другой, сухо отвѣчалъ товарищу-обжигалѣ Глѣбъ Кириловичъ.

Прикащикъ сказалъ:

— Тебѣ съ горы виднѣе, а только, по моему, напрасно. Лучше-бы гдѣ-нибудь изъ другаго мѣста взялъ. Дѣвки-то тутъ у насъ на заводѣ все непутевыя, а Дунька эта самая, такъ и совсѣмъ верченная.

— Желаю душу человѣческую спасти. Собой она чудесная дѣвица, душа у нея, Николай Михайловичъ, прекрасная, отвѣчалъ Глѣбъ Кириловичъ, потупившись. — Ежели за ней теперь и есть какія прорухи, то замужемъ остепенится.

— Ну, смотри… Дѣвчонка-то она дѣйствительно смазливенькая, а только…

Прикащикъ не договорилъ. Глѣбъ Кирядовичъ поклонился и сказалъ:

— Авдотья Силантьевна, Николай Михайловичъ, будетъ просить васъ быть отцомъ посаженнымъ, такъ какъ у ней одна только мамаша въ жизности, а родителя нѣтъ.

— Что-жъ, я куплю образъ.

— А самъ я мечтаніе въ мысляхъ имѣю за симъ дѣломъ къ хозяину и хозяйкѣ обратиться. такъ какъ у меня ни папаши, ни мамаши нѣтъ.

— Тебя хозяева благословятъ, не откажутъ, потому хозяинъ тобой доволенъ, далъ отвѣтъ прикащикъ.

Рабочіе, узнавъ о женитьбѣ Глѣба Кириловича на Дунькѣ, исподтишка посмѣивались надъ нимъ.

— Вонъ Леонтъевъ будущій своякъ идетъ! кивали они на него.

— Да и Сеньки Муравкина тоже, прибавляли другіе.

А Глѣбъ Кириловичъ приготовлялъ хозяйство для своей предстоящей семейной жизни. Какая-то пропившаяся семья продавала самоваръ на заводѣ, и онъ сейчасъ-же пріобрѣлъ этотъ самоваръ. Къ заводу подъѣхала лодка съ горшками, плошками — и онъ накупилъ горшковъ, плошекъ, купилъ даже умывальникъ. У прохожаго татарина-торговца онъ вымѣнялъ на старые сапоги и прорванные брюки нѣсколько аршинъ бомазеи, у бродячаго туляка-торговца купилъ большой кухонный ножъ, пару винтовыхъ замковъ и щипчики для раскалыванія сахара. «Все это въ хозяйствѣ понадобится, такъ ужъ лучше-же заранѣе», думалъ онъ. Купленныя вещи онъ разставлялъ у себя въ каморкѣ въ углу, приводилъ туда Дуньку и, восторгаясь ими, показывалъ ей.

— Нравится вамъ все это, Авдотья Силантьевна? спрашивалъ онъ.

— Ничего… равнодушно отвѣчала Дунька.

Съ Дунькой онъ видѣлся каждый день и часа по два проводилъ съ ней. Однажды онъ явился къ ней съ книжкой стиховъ Пушкина и началъ ей читать, но она тотчасъ-же стала зѣвать и сказала:

— Бросьте. Ну, что канитель тянуть!

— Да вѣдь я собственно къ тому, что вы любите пѣсни и просили меня почитать. Это тоже на манеръ пѣсенъ, оправдывался онъ.

— Пѣсни я люблю, да не такія… Вонъ у солдата Жухомора книжка…