В центре кассетного скандала. Рассказ очевидца

Абсолютно. Информация, которая у нас есть, близка к тому, что Кучма не знал, что Гонгадзе мертв. Единственное, что не оглашен разговор Кучмы с Кравченко, который Николай обещал. Предполагается, что, например, Кучма мог Литвина, Волкова, Деркача обманывать, что он не знает о Гонгадзе, а с Кравченко говорить другое. Но тогда пусть скажет Кравченко или Кучма. Так как из того, что предано огласке Жиром, видно, что Кучма не знал. Остается еще разговор с Кравченко. Николай говорит, что у него есть такой разговор, и что он хочет его в суде показать. Мы не можем ждать суда. Надо говорить до суда. Есть досудебное следствие, оно легитимно, оно важно, и под давлением журналистов, общественности последуют более активные действия и прокуратуры, и досудебного следствия. Я думаю, что на сегодняшний день Николай действует неадекватно, он действует под заказ определенных политических сил.

Как так произошло, что архив начал множиться, делиться?

Он не множится и не делится. Есть архив целостный, и есть группа лиц, которая может прийти к какому-либо решению, только проголосовав вместе. Это три человека. Я не могу сказать, что архив мой личный, или архив принадлежит кому-то из моих компаньонов. Если принимаются решения единодушно – значит, что-то делается. Если не принимается – архив остается дальше в банке. Сегодня все копии этого архива есть и у Мельниченко, поэтому у него есть возможность сделать достоянием гласности все. Предавать огласке пленки – это не мое дело, и я этого никогда не делал.

То есть, в число этих трех людей Мельниченко не входит?

Не входит, нет. Теперь уже не входит.

Вы утверждаете в своей книжке, что соучастников записи в кабинете Президента было несколько. Почему эта информация раньше не всплывала на поверхность? Очевидно, что это был бы существенный аргумент для власти, тогда бы версия о патриоте-одиночке сразу бы отпала, как и о цифровом диктофоне…

Власти не выгодно сегодня говорить правду о кассетном скандале. По одной из версий, кабинет записывался по заданию самого Кучмы. Представляете, президент мог сам собирать компромат на людей, которые бывают в его кабинете. Для того, чтобы об этом узнать, надо, чтобы заговорил или Мельниченко, или его соратники, которых мы знаем и называем в книжке. Никогда об этом не скажет власть, так как ей не выгодно об этом говорить.

А что касается самих записей, их расшифровки, то в этом не заинтересован никто.

Вы убеждены, что все пленки, которые вывез Мельниченко, и часть которых находится у вас, не монтированные?

Они в таком виде, в котором они были переписаны на диск. Относительно того, что нет монтажа в разговорах, это так. Позднее Мельниченко вырезал некоторые куски для того, чтобы выбросить упоминания об определенных лицах. Это было сделано по заказу тех же политиков. Этого он сначала не делал. Он начал это делать через полтора месяца после первого выступления на радио “Свобода”, когда активно включились политики в кассетный скандал.

Несколько месяцев назад в интервью “Главреду” Александр Жир сказал, что записи Мельниченко еще задолго до “кассетного скандала” слушались на одной из футбольных баз. Известно ли, что кто-то кроме Мороза владел информацией, которая записывалась в кабинете Президента?

Марчук владел такой информацией, а, возможно, еще кто-то. Если Мельниченко не хочет об этом говорить, то надо встретиться с теми его компаньонами, с которыми он делал записи – и они скажут. Мельниченко может даже и не знать, кому эти записи попадали, так как он не один был. Я его понимаю, почему на некоторые вопросы он не может ответить – так как он не ориентируется, не разбирается.

То есть изначально предполагается, что это был просто коммерческий продукт, который продавался заинтересованным лицам?