— Так вот вы и рассудите, как быть нам, — продолжал кривич. — Пока вы там у себя на Ильмене спорили да ссорились да кровью родною землю свою поливали, ничего не говорили мы... а вот нынче и нам от вас терпеть приходится. Не дают нам спокойной жизни ваши буяны... Приходят с мечом и огнём в нашу землю, терпенья не стало совсем. Страдаем тяжко мы.
— И нам тяжко, и мы! — подхватили старейшины веси, мери и дреговичей. — К вам управы пришли искать. Уймите вы своих на Ильмене.
Мужья новгородские смущённо молчали, не зная, что и отвечать на эти вполне справедливые укоры.
— Почтенные старейшины, что и сказать вам, не ведаем мы, — потупив глаза, заговорил заменявший Гостомысла посадник из степенных бояр. — Стыдно нам, ох как стыдно, а что поделать с нашей вольницей — не знаем. Слабы мы после варяжского нашествия, сами вы видите; как гнали мы варягов, полегли наши силы ратные на поле брани, да и до этого ещё варяги как пришли, многих побили, вот теперь никто и знать не хочет великого Новгорода.
— Великое спасибо вам за слово это, за признание честное! — крикнул старейшина кривичей. — Не потаили вы от нас правды, хотя и горька она, вот и мы теперь вам тоже скажем, что решено у нас на нашем вече. Тоже правдиво скажем. Хотите ли выслушать нас?
— Говори! Говори! Слушаем! — раздалось со всех сторон.
— Решили мы сами обороняться огнём и мечом, решили разорить гнёзда разбойничьи на Ильмене, и прямо говорю: идём на вас войной...
— И мы к кривичам пристанем! — выступил посланец мери. — Скажи своим: и меря вместе с кривичами на Ильмень боем идёт!
Выступил старейшина дреговичей.
— Правду сказал посланец кривичей, — заговорил он, — и нам, дреговичам, не остаётся ничего другого делать, как взяться за оружие и всем вместе идти на вас войною! Знайте же это.
— Война так война! Бой так бой! — закричали более молодые и горячие из собравшихся на вече. — Ишь чем пугать вздумали... Не таких мы видали. На что варягов — и тех прогнали! А варяги не чета вам! Суньтесь только — всех повырежем.
— Не без нас вы с варягами справились! — возразил кривич. — А вот что я скажу вам: если отвернётся от нас ратное счастье, так порешили мы обратиться за помощью к ханам хазарским.
Как громом поразила эта весть новгородцев...
— Опять польётся кровь славянская! — с горем воскликнули бояре. — Прогневали, видно, Перуна мы, ослепляет он нас!.. Брат на брата смертным боем идёт и чужаков на брата ведёт. Страшное дело! Грозное дело!..
Вдруг всё вече как-то странно заволновалось. В толпе раздались крики изумления и восторга, почти все обнажили головы.
— Что случилось, что там? — послышались тревожные вопросы с вечевого помоста.
— Гостомысл! Гостомысл! — раздались им в ответ громкие, радостные крики.
Страха не страшусь,
Смерти не боюсь!
Лягу за царя, за Русь!
Дряхлый старец не мог идти сам. Ноги давно уже не держали его ветхого тела, и он приказал нести его на носилках...
Было что-то торжественно-трогательное в этом шествии... Четверо рослых молодцов, на лицах которых ясно выражалась глубокая скорбь, высоко несли лёгкие носилки, где полулежал-полусидел ветхий старец с поникшей на грудь головой. Длинные седые волосы его развевались на ветру, руки беспомощно повисли, лицо приняло землистый оттенок, только глаза одни по-прежнему сияли почти юношеским блеском.
Окружавшая вечевой помост толпа с почтением расступилась, пропуская вперёд носилки. Сердца всех забились надеждой — все предвидели, что Гостомысл, много раз выручавший народ славянский своим мудрым словом, и теперь найдёт выход из того положения, в которое поставили приильменцев их раздоры.
Носилки с Гостомыслом внесли и поставили на площадку вечевого помоста у самого колокола.
Сразу затихло всё кругом.
— Знаю я, что собрались вы толковать о важных делах, — заговорил Гостомысл, — как степенный муж новгородский и посадник старший решил и я принять участие в вече... Поведайте мне, о чём говорите.
Гостомыслу передали слова кривичей, передали также и о желании других соседних племён примкнуть к ним и вместе идти войною на приильменцев и Новгород.
— Не страшны нам они. Что кривичи? Что меря и остальные? — говорили Гостомыслу. — Они грозят нам хазарскими ханами; не бывать этому. Мы истребим их до единого, не оставим даже на племя.
Гостомысл в ответ на эти слова покачал головой.