В твоих пылких объятиях

- Говорю же, я признаю свою вину, но вся моя вина заключается в лености и, если хочешь, в недостатке выдержки. Уж очень долго и настойчиво Уил меня уговаривал, и я не выдержал, сдался. Обещаю, что в следующий раз буду предусмотрительнее.

- Но ты заменил палки настоящими рапирами! - Элисса скрестила на груди руки и посмотрела на него в упор. - Неужели твое богатое воображение не подсказало тебе возможность трагического исхода?

- Рапиры имели на остриях специальные насадки вроде пуговок. То, что одна из них сорвалась, - не более чем случайность.

- Когда имеешь дело с детьми, такого рода случайности происходят постоянно. Стоит только ненадолго выпустить из рук вожжи - и жди неприятностей. А между тем ты не только смотрел на некоторые проделки Уила сквозь пальцы, ты его к этому подстрекал! К примеру, ты подбивал его залезть на дерево...

- Между прочим, залезть на дерево ему разрешила ты, - запротестовал Ричард.

- Я бы никогда не позволила ему фехтовать настоящими рапирами, заявила Элисса. - Но быть может, я предъявляю к твоему воображению непомерно высокие требования?

В конце концов, своих детей у тебя нет. Тем не менее твоя беспечность меня все равно поражает.

- Я не ребенок, Элисса. Не надо говорить со мной в таком тоне.

- Ты ведешь себя немногим лучше ребенка.

Выражение лица Ричарда стало жестким, даже суровым - Я не вел себя как ребенок с восьмилетнего возраста, потому что меня лишили этой привилегии. Говорю же тебе, я совершил ошибку. Больше такого не повторится. Вот и все, что я хочу сказать по этому поводу.

Если я не правильно веду себя с тобой и ты ставишь мне это в вину, как ты смеешь обвинять меня в том, что я проявляю, по твоему мнению, излишнюю заботу о своем сыне? Я его мать!

- Детей у меня, конечно, нет, это вы, миледи, верно заметили. Но неужели вы не заметили и другого - того, что ваши детские перепады настроения, неожиданные переходы от сладенького сюсюканья к грозному тону обижают и дезориентируют мальчика?

Элисса почувствовала укол совести и поняла, что Ричард во многом прав. Но ведь не в его правде дело! Он не в состоянии понять материнское сердце и в этом-то вся суть! И по этой причине он не смеет говорить с ней таким авторитетным, покровительственным тоном!

- Так куда же ты все-таки ходишь по ночам? - спросила она ледяным тоном.

Ричард, удивившись тому, как быстро она сменила тему, прищурившись, пристально на нее посмотрел.

- С какой стати ты меня об этом спрашиваешь?

- А почему бы мне тебя об этом и не спросить? Я имею полное право знать, где ты бываешь в столь неурочный час и на что изводишь чернила, перья и бумагу? Я-то думала, что с писательством покончено навсегда. Или ты вместо пьес стал теперь писать зашифрованные письма?

- И кому же, по-твоему, я пишу такие письма?

- Это ты мне должен сказать кому, поскольку используешь письменные принадлежности, купленные на мои деньги.

- Я, миледи, не привык к тому, чтобы меня допрашивали как преступника.

- Я задаю тебе этот вопрос, потому что ты шныряешь ночью по дому, забираешься ко мне в кабинет и берешь без спросу мои вещи - короче, ведешь себя как преступник или, в лучшем случае, как неверный муж.

Ричарду показалось, что его захлестнула волна раскаленной вулканической лавы. Он испытывал сильнейший гнев и отчаяние одновременно.

Подумать только, она обвинила его в мелком воровстве и непорядочности и это после всех тех нежных слов, которые он ей говорил!

Впервые в жизни он поверил женщине, впервые испытал к особе противоположного пола подлинные чувства, которые не ограничивались одним только вожделением или желанием над ней властвовать. К чему лукавить перед собой? Впервые в жизни он полюбил...

Ирония судьбы!

Он, Ричард Блайт, скептически смотревший на мир автор пьес, в которых высмеивал так называемые нежные чувства, сам оказался вдруг в плену чувства, сильнее которого не было ничего в мире. Он влюбился в женщину, но вместо нежных признаний в ответном чувстве услышал от нее обвинения в нечестности, непорядочности и даже в мелком мошенничестве!

Ужас!

Это ли не подтверждение того, что она его не любит!

Стук колес подъезжавшего к дому экипажа заставил Элиссу и Ричарда одновременно повернуть головы к окну.

- Кого-нибудь ждешь? - осведомился Ричард. - Доброго соседа мистера Седжмора? Торговца шерстью с неприличной фамилией Эсси? Или, быть может, бессердечного сутягу Хардинга?

- Никого я не жду, - бросила она и подошла к окну.

Ричард встал за ее спиной и выглянул во двор.

И сразу узнал изображенный на дверце подъехавшей кареты герб.

- Три тысячи чертей! - воскликнул он. - Так это же Невилл! Не пойму только, какого черта ему здесь надо?

- Ты опять начал ругаться! Хорошо же на тебя действуют лондонские знакомые. Насколько я понимаю, приехавший к нам джентльмен - твой друг?

- Это лорд Фаррингтон, мой лучший друг после Фоса.

Быть может, по той причине, что к нам приехал гость, мы прекратим ссориться - хотя бы на время?

"Было бы куда лучше, если бы мы никогда не ссорились, но об этом остается только мечтать", - подумал Ричард, выбегая из кабинета Элиссы.