В воскресенье рабби остался дома

— Там был отец Беннет, который руководит Ньюмен-клубом — это вроде клуба Гилель, но для католиков. Он подсел к нам, и рабби слегка поддевал его насчет их религии. Очень по-мирному и очень круто. А потом этот священник отплачивает той же монетой и спрашивает, как он в смысле веры. «Вы верите?» Тогда рабби как бы улыбается и говорит: «Думаю, так же, как и вы: иногда верю, а иногда не верю». Не слабо.

— Ну-ну, не думаю, что рабби следует говорить такое, — решительно сказала миссис Горфинкль.

— Почему?

— Потому что если он рабби, то по меньшей мере, мне кажется, должен верить все время.

— Вот тут ты точно неправа. Ты всегда веришь? А папа?

— Минуту, одну минуту, — твердо сказал отец. — Я не верю и не думаю, что верит твоя мать, но мы же не раввины. Твоя мать имеет в виду, что как раввин он обязан верить. Я могу представить, что он говорит это священнику, когда они наедине. В конце концов, у них одна профессия. Но я уверен, что ему не следовало говорить это при тебе или при любом другом из молодых людей, которые там были.

— Почему?

— Потому что ты недостаточно взрослый или недостаточно зрелый для…

— А то, что происходит здесь в храме, — я недостаточно взрослый или недостаточно зрелый, чтобы понять и это?

— И что же происходит здесь в храме? — спокойно спросил отец.

— Назревает раскол, — взволнованно ответил Стью. — Вот что происходит.

— Это рабби сказал? Он сказал, что дело идет к расколу? — Горфинкль говорил напряженным голосом, но контролировал себя.

— Нет, не совсем так, но он не удивился, когда Сью Аронс спросила его об этом.

— Понимаю, — сказал старший Горфинкль. — И что он сказал?

— Хорошо, если хочешь знать, — воинственно сказал Стюарт, — он сказал, что нет никакой причины для раскола, и что если бы он произошел, в этом были бы одинаково виноваты обе стороны.

Горфинкль забарабанил пальцами по столу.

— Так. И он дал понять, какова была бы его реакция в случае этого предполагаемого раскола?

— Да. «Чума на оба ваши дома».[34]

— Чума на?..

— Именно эти слова он не произносил, конечно, — Стью был раздражен буквализмом отца. — Он сказал, что если будет раскол, ну, в общем, он бы не хотел продолжать работать.

Уголки рта Горфинкля опять приподнялись.

— Он не должен был говорить такое, по крайней мере детям.

Стью понимал, что отец сердится, но был обижен, что его и его друзей ни во что не ставят.

— Что ты имеешь в виду — «детям»?

— Я имею в виду, что он пытался повлиять на вас, а он не имеет на это никакого права.

— Разве именно это не требуется от рабби — влиять на людей, особенно на детей?

— Есть законное влияние и есть влияние, которое выходит за пределы дозволенного. Когда рабби поднимается на кафедру проповедника и говорит о нашей религии и ее традициях, это законно. Это то, за что ему платят. Но рабби не должен вмешиваться в политику храма. Если он предпочитает одну сторону другой, он обязан держать это при себе. И когда он навязывает свою точку зрения кучке детей, которые не понимают всех сложностей проблемы, он нарушает правила. Я, пожалуй, устрою с ним небольшой обмен мнениями и объясню ему кое-что.

— Послушай, — сказал Стью, внезапно заволновавшись. — Ты не можешь этого сделать.

— И почему это я не могу?

— Потому что он поймет, что ты это знаешь от меня.

— А для чего, ты думаешь, он вам это говорил? Он что, не предполагал, что это дойдет до меня и других родителей?

— Он не делал ничего такого. Он не стал бы, только не рабби. Он честный.

— Честный? Парень просто хочет сохранить работу.

Стью положил недоеденную вторую булочку и, отодвинувшись от стола, поднялся. Лицо его побелело от гнева.

— Да, ты можешь запросто взять и погубить конгрегацию, это нормально, организацию, которая для тебя так, с боку припеку — просто хобби, которое позволяет тебе чувствовать себя важной шишкой. Тебя она не интересует даже настолько, чтобы соблюдать кашрут или что-нибудь вроде этого, но если кто-то, чья жизнь целиком связана с ней, пытается ее сохранить — ты готов его уничтожить.

— Доешь, Стью, — взмолилась мать.

— Сядь, — приказал отец. — Ты не отдаешь себе отчета.

Но юноша бросился от стола.

— Куда ты, Стью? — окликнула мать.

— Прочь!

Через минуту они услышали, как стукнула входная дверь.

— Ну почему ты вечно ссоришься с ним? — жалобно спросила миссис Горфинкль.

— Потому что он идиот.

Горфинкль тоже встал из-за стола.

— Куда ты идешь?

— Сделать пару звонков.

Но телефон зазвонил как раз, когда он подошел к нему. Звонил Тед Бреннерман.

— Бен? Это Тед. До меня дошел слух, что Пафф и его компания начинают собирать людей.

— Ты имеешь в виду — голосовать против моих назначений? Естественно…

— Нет, Бен, не для того, чтобы пытаться забаллотировать нас. Чтобы уйти и создать другой храм.

— От кого ты это узнал?

— От Малкольма Маркса. Пафф звонил ему.