Диди почувствовала, как рука Стью напряглась. Она взглянула на часы.
— Половина седьмого. Если тебе надо ехать за родителями, то уже пора.
— Пожалуй, я лучше задержусь здесь ненадолго, — пробормотал он.
— Нет, иди сейчас, — шепнула она в ответ. — Все будет нормально.
Через несколько минут после ухода Стью упали первые капли дождя.
Глава XXII
Когда приходила его очередь читать лекции администраторам-стажерам по управлению персоналом, Бен Горфинкль всегда заканчивал их кратким инструктажем о работе с непокорным подчиненным.
В понедельник, вернувшись домой с завода, он тут же позвонил рабби.
— Я хотел бы встретиться с вами, рабби, для небольшого обмена мнениями. С тех пор, как я стал президентом, мы, кажется, ни разу не говорили наедине, а накопилось много вопросов, которые нам следует уладить.
— Когда угодно.
— Может, сегодня вечером?
— В семь я иду в миньян.
— Я приглашен на обед, но если бы мы могли встретиться немного раньше…
— Да, вполне.
— Стью взял мою машину…
— Я могу заехать к вам.
Обмениваясь рукопожатием с Горфинклем, рабби невольно подумал, что со всеми президентами храма отношения у него были разными. С Джейкобом Вассерманом, первым президентом, который и выбрал его, было не только взаимное уважение, но и настоящая дружба. Несмотря на разницу в возрасте, они по-человечески нравились друг другу, и в тот первый год в Барнардс-Кроссинге Вассерманы приглашали их на обед при каждом удобном случае, а Смоллы непринужденно заглядывали к ним днем в воскресенье выпить чашку чая и поговорить. Тогда ему нужен был президент-друг. Оглядываясь назад, он понимал, что был молод и страшно неопытен и что только крепкая дружба Вассермана и уважение, с которым относилась к старику вся община, уберегли его от бесчисленных затруднений, включая основное — невозобновление контракта после испытательного года.
С Элом Беккером, ставшим президентом после Вассермана, его отношения были совершенно другими. Вначале Беккер был лидером оппозиции, и только случайно представившаяся возможность помочь ему в личном вопросе позволила рабби склонить его на свою сторону. Беккер чувствовал вину из-за своей оппозиционности и стал не только почтительным, но временами даже почти подобострастным. Сейчас у рабби не было более преданного защитника, чем Беккер, но он никогда не чувствовал себя с ним вполне непринужденно.
Мортон Шварц, третий президент и предшественник Горфинкля, относился к рабби не так. Он был дружелюбен и иногда даже несколько вольно подшучивал над его маленькими недостатками, вроде постоянных опозданий и склонности забывать о встречах, которые рабби не относил к числу первостепенных. Но это была улица со строго односторонним движением, во всяком случае, по мнению Шварца, и когда рабби иногда отвечал в том же духе, он чувствовал, что это расценивается как излишняя самонадеянность. Однако, за эти годы он закалился и находил отношение президента скорее забавным, чем раздражающим. То, что с ним заключили пятилетний контракт, возможно, было как-то связано с этим.
С Беном Горфинклем опять было все по-другому. Просидев с ним в правлении несколько лет, рабби знал кое-что о его деловых качествах, но возможностей работать вместе у них было немного, и до настоящего времени их отношения были весьма нейтральными — ни дружелюбными, ни враждебными.
Горфинкль провел его в гостиную, и когда они уселись, спросил:
— Вам достаточно удобно там, рабби? Не хотите пересесть?
— Нет, здесь хорошо.
Он мягко улыбнулся.
— Скажите, рабби, каковы, по вашему мнению, цель и назначение храма и в чем заключаются обязанности раввина?
Рабби заметил жертву пешки и отказался. Он улыбнулся.