В воскресенье рабби остался дома

— Да, конечно, рабби. Вот я и подумал, как бы мы могли это разыграть, смотрите. Вы произносите вступительный абзац, затем свет постепенно гаснет, и остается только прожектор, направленный прямо на главный стол. — Маленькими шажками он приблизился к столу рабби, описывая руками конус света от прожектора. — Дальше: можно, чтобы сыновья подходили по одному. Мудрый сын, скажем, мог бы входить в очках, читая книгу или, может быть, крутя в руках логарифмическую линейку. Потом он внезапно поднимает глаза и задает свой вопрос. Только мы придадим ему современный характер, и он скажет что-нибудь вроде: «Ну и ну, это потрясающе, папа. Как случилось, что Господь, Бог наш потребовал, чтобы мы делали все это?» А нечестивого сына я вижу в черном кожаном пиджаке, в кепке и в темных очках, или можно одеть его под хиппи — босой, с четками, с длинными волосами и в выгоревших синих джинсах. — Брукс сгорбился, голова свесилась набок, и он заговорил одной стороной рта, словно в другом его углу висела сигарета: «Эй, чуваки, че это у вас хавира с такими прибамбасами? Клево, мужики, клево!» Представляете себе?

— И как это спасет ситуацию?

— Так у нас же среди старших детей более широкий выбор. Я собирался дать роль нечестивого сына мальчику Эдельштейнов. И если учесть, что он, можно сказать, единственный, кто будет в маскарадном костюме, это могло бы сыграть важную роль…

— А о рок-группе для сопровождения вы не подумали?

Брукс посмотрел на него.

— А ведь это идея, рабби.

— Нет, Мортон. Нет, — твердо сказал рабби. — Если не возражаете, мы не будем отклоняться от традиционного Седера. И пусть Блументали и Фельдберги мужественно перенесут это. — Он встал и направился к дверям. — Мне действительно надо идти.

— Все-таки подумайте об этом во время уикэнда, хорошо, рабби? — взмолился Брукс.

— Я посвящу этому все свое свободное время, — сказал рабби с не свойственным ему сарказмом.

Но отделаться от Брукса было невозможно.

— Нет, серьезно, рабби, что плохого в том, чтобы оживить церемонию и тем самым завоевать интерес детей? Сейчас так делают все — и католики, и все остальные. Они даже проводили мессы с джазом. В конце концов, Седер — это праздник. Почему бы им не повеселиться?

Рабби остановился в дверях.

— Потому, Мортон, что пасхальный Седер — это нечто большее, чем праздник. Это — ритуал, в котором каждый шаг точно объяснен, — и это не случайно. Самое главное в ритуале то, что для достижения цели он должен быть в точности повторен каждый раз, как его выполняют. А теперь извините, я и в самом деле немного тороплюсь.

Выйдя на улицу, он остановился на мгновение удостовериться, что окна его кабинета закрыты на случай дождя. Рабби заметил, что снаружи здания тоже появились признаки возраста. Колонны из нержавеющей стали, которые, как говорил Христиан Соренсон, архитектор, должны были наводить на мысль о «чистоте религии и ее сопротивлении распаду и эрозии времени», приобрели унылый желтоватый оттенок — несомненно, под воздействием морского воздуха. А длинные стены из глазурованного белого кирпича, которые выступали с обеих сторон высокого, похожего на коробку здания и полого опускались мягкими кривыми линиями — «как открытые для объятий руки, призывающие людей прийти и поклониться», — были выщерблены тут и там, и черные дыры походили на выпавшие зубы.

На стоянке его снова задержали. Вассерман, первый президент конгрегации, окликнул рабби, когда тот садился в машину. Вассерману было за семьдесят, после недавней болезни он выглядел похудевшим и слабым; на руке, которую он положил на локоть рабби, сквозь прозрачную кожу видны были синие вены. Он говорил тихо, и в его речи чувствовался не столько акцент, сколько особая забота о правильном произношении.

— Вы, надеюсь, вернетесь к воскресному заседанию правления, рабби?

— Да, конечно. Мы собираемся выехать обратно в субботу сразу после авдалы, часов в шесть, и должны быть дома самое позднее в девять-десять.

— Это хорошо.

Рабби повернулся.

— Вы ждете чего-то серьезного?

— Жду? Я всегда жду, почти каждый день, но особенно по воскресеньям, когда заседает правление. В это воскресенье что-нибудь серьезное может произойти.

— Почему именно в это?

— Потому что в следующее — первый[18] Седер, значит, заседания не будет. В следующее воскресенье — снова праздник, значит, снова заседания не будет. Так что если Горфинкль планирует что-то серьезное, это воскресенье подходит больше всего, поскольку другого заседания просто не будет в ближайшие три недели.

— А что я могу сделать, если он, как вы выразились, планирует что-то серьезное?

— Вы — рабби. Это означает, что вы ни на чьей стороне. Вы нейтральны, и поэтому можете говорить то, чего не могут сказать остальные.

— Вы думаете об изменениях в комитетах, которые намерен сделать президент? — Он уселся в машину. — В любом случае он сделает их — раньше или позже.

Вассерман покачал головой.